Институт Частных Тюрем – так некоторые обыватели называли такие места, но мой мозг даже предположить не мог, что такое бывает, и вообще как такое может существовать, зло, абсолютное зло на боли, страданиях, играя на чувствах родных и выкачивание денег с семей. Да, безусловно, кому то там где то это помогло, “сломало личность” и слепили новую, был алкоголиком – стал наркоманом, или просто передоз по выходу или суицид, обычное дело, но “такова статистика” – говорят консультанты и психологи. “Чтобы кто то выздоравливал, кто то должен умереть” – звучит страшно по сектански, но тем не менее, просто прими бессилие и не пизди.
Я бы не пожалел средств, чтобы загнать мамаш и папаш с детишками этих недоношенных пидорасов, выкидышей бешенных шлюх причастных к этой трудовой карательной вакханалии, чтобы те “повыздоравливали”.
Но кто я, что я, прошел третий месяц и я все еще здесь, пора что то делать, и в правду пора, самый мощный страх – это страх сломаться и сойти с ума, что не редкость в здешних местах, сохранить добро и человечность, те благие столпы, что все еще имеют ценность в этой жизни.
Тайный обмен телефонами ни к чему не привел, ведь никого не забирали, соответственно не было возможности выложить все как есть и что то предпринять.
Но раз узники концентрационных лагерей и ГУЛАГов в редких случаях успешно сбегали, то чем я хуже. Было понятно, что тут все зависит от силы воли и воли случая, продумывать было особо нечего, окна заблокированы, изнутри затянуты шнуром, пробить нечем, все остро-колющие и тупые предметы под тотальным запретом, прорыв через периметр невозможен в связи с полным моральным упадком узников и высокой конфликтности внутри сообщества, также не стоит забывать о стукачах наркоманнов, что за повышение в KAPO, сдадут и подставят на ровном месте, да и мамаш своих за пол дозы продадут. Было два единомышленника, первый дядя Саныч, мужчина 50 лет с огромным колодцем на вене, другой, профессиональный арестант, до недавних времен сам являлся частью руководства подобного заведения, но отчаяние и безнадега свела нас по воле безысходности. Настроился на побег я решительно, и у меня появилось представление предстоящего побега, ведь я понимал, идет четвертый месяц ада в заточении и никто за мной не придет, ни полиция, ни фсб, ни близкие…