* * *
Она спотыкалась на каждом шагу, все не могла проснуться.
Басурман прикрикивал, велел поторапливаться, «а то как дохлая тащишься». Потом понял, ничего от Нютки не добиться, взял ее за локоть, тянул за собой. Горели масляные светочи, во дворе было навалено невесть чего, пахло прокисшим зерном.
Изба была темной и грязной. По углам шептались несколько мужиков, а как зашла Нютка, сразу замолчали и принялись глядеть так, что захотелось убежать.
Басурман подвел ее к столу, где, сгорбившись, сидел кто-то темный и неясный. Лицо пряталось во мраке, видно было, что мужик огромен и угрюм.
– Гляди, привел, – сказал Басурман и громко закашлялся. Локоть Нюткин он и не думал отпускать.
Темная груда заворочалась, стало ясно, что мужик то ли спал, то ли отдыхал, упавши на стол.
– Ежели берешь, плати, сколько надо.
К столу подбежала собака, завиляла хвостом, гавкнула тихонько, просительно.
– Пошла прочь! – недовольно сказал Басурман и пнул ее так, что несчастная псина отлетела к двери.
Повисло неясное молчание. Мужик, видно, разглядывал Нютку, а она и не смела головы поднять. Ужели из одного плена в другой перейдет?
– Смилуйся, смилуйся надо мной. – Нютка сама не поняла, откуда взялись слова и слезы ручьем.
Она упала на грязный, заплеванный пол, заголосила, закричала о том, что отпустить ее надобно, ежели сердце есть – у Басурмана, у того, кто решил купить девку, будто не человек она, у шептавшихся по углам.
Да как разжалобить мужиков с сердцами, что тверже камня?