В темноте, освещенная несколькими факелами, прикрепленными на железных крюках, деревянная стена, казалось, уходила в небо. Мощный засов в воротах – неошкуренное бревно. На углу башня, в которой горел огонек – то казак в дозоре.
Нютка понемногу начала привыкать к новому месту, к острогу, к его странной, доселе неведомой ей жизни. Никому бы не созналась, да ей нравилось сейчас вдыхать холодный воздух, глядеть на горящий факел и мощные ворота. И ощущать себя не ребенком – взрослой.
Синяя Спина вытер усы да бороду холстиной, крякнул довольно, выпил чего-то из фляжки, которая хранилась за пазухой. Как и положено грубияну, спасибо и не подумал сказать. А когда вернул Нютке пустой котелок, молвил:
– Не молчи, ежели кто обижает.
«Ты и обижаешь», – чуть не сказала Нютка. Но вовремя прикусила язык.
* * *
Сегодняшним вечером Богдашка пришел понурый, залез на лавку, поджал ноги в теплых оленьих сапогах, шмыгал на всю избу. Здесь обувку носили даже в избе, по полу тянуло, словно мороз испытывал людей на прочность: выживут или застынут, будто лягушки во льду.
Нютка погладила его по голове: мальчонка не вздрагивал, не убегал прочь, как в первые дни. А от ласки такой принялся шмыгать еще громче.
– Гляди, какой пирог с капустой постряпала. Богдашка, садись за стол!
Он помотал лохматой головой и скукожился еще больше. Сразу стал таким маленьким, что Нютка с трудом подавила желание прижать мальчонку к своей груди. Она сама-то была такой же: испуганной, несчастной, будто котенок под копытами лошади. Как спастись?
– Давай-ка я налью кваску, теплой водицы туда плесну, чтобы горло не застудить. Сядем, поедим толком, а потом ты все мне расскажешь.
Мальчонка вовсе ничего не ответил, только качнулся всем телом: мол, не хочу, не буду.
– А я тебе расскажу, как сюда попала. Знаешь, сколько всего со мною было? Жили мы с матерью посреди дикого леса…
Согнутая спина стала потихоньку расправляться, появился любопытный нос, из-под ресниц заблестели светлые-светлые глаза – не нашла в них слез, крепился Богдашка в своей печали, не ревел. Казаку нельзя оплошать.
– Только все сказывай, – пробурчал он и пошел за стол.
– Конечно, – обещала Нютка.
Богдашка только успевал в изумлении рот открывать – да не забывал про капустный пирог – и слушал про Соль Камскую, про родителей и терем в три яруса, про похищение, про злыдней и ободранного оленя. Умолчала о насилии да рублях, плаченных за нее Страхолюдом.