– Не придёт. Всё засыпали известью и закопали в тот же день. – Засуетил Вежев, комендант посёлка.
– Мёртвый закопал – живой будет кушать. Ош ловить надо. Степан капкан ставил. – Ткнул себя в грудь охотник. – Скажи, пусть не идут там.
– Может, засаду сделаем? – Предложил Вежев, – я дам стрелков, скажешь, где встать.
Вань Степ покачал головой:
– Ош сам знает, когда ходит. Может, сегодня, может, завтра. Совсем замёрзнешь ждать.
– Ну ладно, нарисуй, где капканы поставил. – Боровко подвинул охотнику бумагу и карандаш. – Надеюсь, наелся медведь, обратно в берлогу полезет досыпать.
Степан снова покачал головой, но промолчал, старательно вырисовывая непослушными пальцами места, где поставил капканы.
– Эй, Митяй, – окликнул стрелка Вежев, когда охотник закончил, – забери его в казарму. Накорми, что найдёте. И не отпускай покуда. Пусть у нас побудет, разберёмся, что к чему.
Старший уполномоченный подождал, пока за Митяем и его дядей закроется дверь, подошёл к окну и стал смотреть во двор, как охотник с нескрываемым уважением разглядывает трёхлинейку племянника.
– Ишь… Лесной дух… Тёмный народец. Поди до сих пор таёжному пню молится. Ни здравствуй, ни прощай. Лезет в хату без стука. Ну, что скажете, товарищи? – Повернулся к сидящим у стола коменданту и учётчику.
– Да у них и замков-то нет, Артём Николаевич, веник к двери прислонят, значит, дома никого. Что тут скажешь. Надо брать этого охотника за цугундер, пусть ведёт по следам. Возьмём стрелков, из поселенцев пару ребят, кто поздоровее. Пусть рогатиной вываживают, и хлопнем. Никуда не денется.
Митяй с дядей двинулись в сторону казармы, Боровко вернулся к столу.
– Ладно, с медведем сами разберётесь, я не за тем приехал. Анонимка, на тебя, Вежев, поступила. Пишут, людям хлеба не додаёшь, охранники твои из него сур гонят. Поселенцы так оголодали, что ходят, заледеневшую закваску, которую после сура у отхожего места сливают, колами разбивают и едят.
– Врут, Артём Николаевич! Наговор это всё! Кто-то подсидеть меня решил.
– Кто же?
– Узнаю – удавлю. – Вежев взглянул на учётчика Фридмана. Тот сидел нарочито уткнувшись в бумаги.
– Из хлеба сур гонят, народ мрёт от цинги, как мухи, – принялся перечислять Боровко, – да ещё медведь на человечину повадился. Ох, допрыгаешься, Вежев. Ну как растреплет охотник о ваших тут делах. Под суд пойдёшь. Как думаешь, он-то откуда узнал?