– Значит, я в вас не ошибся. Знаете, ведь целомудренных леди, которые упали бы от такого в обморок, расплакались, огорчились – немало. И нецеломудренных леди, которые с радостью рванули бы корсаж, призывая к продолжению, тоже немало. Но вы таите в себе какие-то дивные, неизведанные омуты. Что в их глубинах, Дарина? Чувственность? Страсть? Но и решительность, сила? Вы очень необычная девушка, и я был бы рад, хоть сейчас привести вас в свой дом.
– Но? Ведь у вас там наверняка заготовлено какое-то важное «но»? – горько спрашиваю я.
– Не без того. Наша с братьями жизнь намного сложнее, чем кажется. До встречи с вами меня это не тяготило, но теперь я думаю о каком-то выходе. И я найду, Дарина. Только вы постарайтесь меня понять и не обижаться.
Вообще, очень хочется обидеться. Топать ножкой и хныкать. Но мне жизнь слишком рано дала понять, что это поведение не приводит ни к чему, кроме очередной оплеухи. Вряд ли, конечно, Джеймс отреагировал бы так же, как мачеха, но удовольствия нам бы это точно не принесло.
– Я доверилась вам однажды, и с тех пор ни разу не пожалела о своем решении, – отвечаю твердо, не сомневаясь. – Но я надеюсь, что все эти сложности не помешают нам видеться?
Мы сидим очень близко, касаясь друг друга боками. Но мне хочется еще ближе. Хочется объятий и ласк, того жаркого, пленительного чувства, от которого подкашиваются ноги и кружится голова.
– Дарина, знаете, есть такое выражение «аппетит приходит во время еды»? Мне кажется, я разбудил в вас голод?
– Вы еще и смеетесь!
– Разве что чуть-чуть. Поверьте, мне приходится ничуть не легче вас. Если бы я мог дать волю своему голоду, этот поцелуй показался бы вам целомудренейшим из возможных.
Что он говорит? Я даже представить не могу, о чем он! Мысли и догадки мелькают в голове, вспыхивая яркими красками и отдаваясь острыми волнами удовольствия. У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства, и я только крепче сжимаю руку Джеймса, как будто это якорь, удерживающий меня в водах здравого смысла.
– Но кое в чем, я не намерен себе отказывать.
Целует он уверенно, не просто касается губ, а вторгается внутрь, и я раскрываюсь, чувствуя, что готова принять его. Весь мир сужается до горячей пульсации языка и губ, до жара внутри, от которого я, кажется, сейчас сгорю. К удовольствию примешивается какое-то иное ощущение. Открывшись в безусловном принятии и доверии, я впускаю его в себя. Жар становится невыносимым…