Случалось также, что во время службы раздавался лай собак, забегавших в церковь, падали и доски с потолка. Деревянные церкви тогда сколачивались кое-как и отличались холодом и сыростью»[48].
И такие сцены сын священника Баркова мог наблюдать не единожды, и ему приходилось мерзнуть в сырой деревянной церкви.
Между тем царственный град Петра, созданный великим императором на непроходимых болотах, в дремучих лесах, изумлял и восхищал и русских, и иностранцев. Молодую столицу России изображали художники, прославляли ораторы, воспевали поэты. Офорты А. Зубова, созданные по рисункам М. Махаева, офорты Е. Виноградова, Г. Качалова, Л. Васильева запечатлели грандиозную панораму, проспекты, дворцы и набережные Петербурга, парусные корабли.
Похвальные «Слова» Феофана Прокоповича, Гавриила Бужинского, М. В. Ломоносова превозносили и Петра I, и его творение – Петербург.
«Чего ради, града сего кто не прославит? Кто до небес не вознесет похвалами? <…> Кто, глаголю, не удивится похвале града сего, происходящий от похвал создателя сего?»[49] – вопрошал Гавриил Бужинский в «Слове в похвалу Санкт-Петербурга и его Основателя…», сравнивая новую столицу с Римом, Афинами и Фивами.
Ораторам вторили поэты Антиох Кантемир, Сумароков, Тредиаковский, Херасков.
Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! Прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе пристойный видим ныне
[50] —
так Тредиаковский начинает свою «Похвалу Ижорской земле и царствующее граду Санкт-Петербургу».
Красуйся, о Нева! Град славный протекая,
Где мудрость царствует и свой хранит устав,
Красуйся и теки, богиню прославляя,
И шумом умягчи врагов кичливый нрав!
[51] —
восклицает неизвестный автор.
Когда А. Т. Болотов в 1761 году приехал в Петербург, вид величественного города его поразил до глубины души:
«Не успел я, приблизившись к Петербургу, усмотреть впервые золотые шпицы высоких его башен и колоколен, также видимый издалека и превозвышающий все кровли верхний этаж, установленный множеством статуй, нового дворца Зимнего, который тогда только что отделывался, и коего я никогда еще не видывал, как вид всего того так для меня был поразителен, что вострепетало сердце мое, взволновалась вся во мне кровь, и в голове моей, возобновясь помышления обо всем вышеупомянутом, в такое движение привели всю душу мою, что я, вздохнув сам в себе, мысленно возопил: