Император лишь улыбнулся.
– Что ж, возможно, когда-то так и было.
Павел Петрович сидел в своей маленькой коморке на койке, взгляд потухший, словно он снова погружался в свои мысли, в странные воспоминания, приходящие к нему по ночам. Этой ночью они были особенно яркими.
Ему снова явились те тёплые дни, когда он был молодым Императором. Суматошный Петербург, вечные заботы, подписи, указы, но что важнее всего – дома ждала семья. Он помнил, как встречал свои родные покои, наполненные детским смехом.
Вспоминался его старший сын, Сашенька. Как Павел Петрович смотрел на него с гордостью, как с самого детства он был настоящим наследником, воплощением его надежд и мечт. Саша был первым, кому он передал знания, кто разделял с ним всю тяжесть короны. Часто, возвращаясь домой, он видел, как сын резво бегает по дворцу, носит свои первые военные эполетты, делает свои первые шаги в правлении.
– Александр, – тянул он к нему руки, когда тот приходил к нему в кабинет, – ты будешь великим.
Он знал это, чувствовал, и в этих воспоминаниях не было ни капли сомнений. Помнил, как наивно он доверял своему первенцу, как гордился каждым его успехом, каждое слово хвалил. Его сердце переполняло тепло, когда он вместе с детьми гулял по паркам, обучал их, а те весело скакали вокруг, выкрикивая слова, которые он учил их с гордостью.
И вот, сидя на троне своей семьи, в окружении этих маленьких и таких же великих людей, Павел чувствовал свою силу, свою значимость.
Но вот снова реальность вернулась. Он открыл глаза и оглядел свою коморку в больнице. Мир был жесток. В этой тускло освещённой комнате он сидел на маленькой узкой койке, его ноги свисали, не помещаясь в этой бедной, неуютной больничной обстановке. Потолок едва не касался его головы, а сама комната напоминала клетку, которая лишала его пространства, свободы, привычного величия.
Лампа на тумбочке тускло горела, отражая свет на старом планшете, который лежал на краю кровати. Ему не хватало воздуха, но ещё больше не хватало того, что он когда-то имел – семьи, царства, людей, которые смотрели на него с восхищением и страхом одновременно.
Теперь же он был всего лишь санитар, которого никто не знал. Никаких политических интриг, никаких семейных бесед, только пустые, безликие стены больницы и старый планшет с непонятными записями, которые ещё предстояло разгадать. Но в его груди всё ещё горело желание, жгучая уверенность, что где-то там, на горизонте, была его Империя, его власть. И он не собирался останавливаться.