Рогар не спеша прошелся по женскому телу взглядом. Ее накрасили и принарядили для него, но почему-то из них двоих именно он чувствует себя шлюхой, вынужденной спать с теми, на кого покажут пальцем. Если Шион, вполголоса умоляющий уступить в переговорах, считал, что открыл дею глаза на весь белый свет, то он ошибался. Рогар блефовал и торговался, потому что сообразил, что хитростью добьется от неразвитого народца больше, чем грубой силой, а старик уступит охотнее, если сумеет выгодно пристроить дочь. И именно поэтому всем видом показывал, что эту дочь отвергает. Он тоже умел повышать ставки, когда было необходимо. Пятнадцать мужчин… что ж, могло бы получиться и больше. В других, лучших обстоятельствах. Опуская меч на шею глупого Поводыря, Рогар уже смирился, что проиграл, перегнул палку и вообще ничего не получит.
А рачонок, сама того не подозревая, ему помогла.
Он коснулся пальцем ее подбородка, заставив поднять голову и даже встать на цыпочки, вытянувшись в струну. В какой момент он понял, что все равно пригласит ее к себе? Именно ради этих минут наедине, которые больше никогда не повторятся, минут, проведенных глаза в глаза, когда она с трудом скрывает дрожь и отвращение, а он не может на нее наглядеться? Когда рачонок тихим сапом пробрался в его воспаленный разум, потеснив мысли об Эре, которой до этого было посвящено все? Дикая аборигенка с ножом, вспарывающим рыбью требуху. Влюбленная девчонка, все застолье глазевшая на предмет своего обожания. Когда? Когда?! Собственный отец был готов охотно принести ее в жертву, мальчик, в которого она так явно с первого взгляда влюбилась, не смог спасти ее от наказания, так чего бы дею с ней церемониться?
Ему следовало бы махом разорвать на девичьем теле платье и толкнуть ее на колени, или позвать стражу и приказать держать жертву, пока он не натешится всласть, или придумать что-нибудь еще, неважно что, лишь бы все закончилось грубо и быстро, с гарантией, что маленькая островитянка больше ни на кого из чужаков не посмотрит без содрогания, потому что все они будут ассоциироваться у нее с этой жуткой ночью. Даже Шион, влюбленность к которому выгорит в обожженном маленьком сердечке вместе с криками и мольбами. Это было бы даже гуманно – сразу сломать ее так, потому что иначе ей пришлось бы назавтра провожать уплывающий барг со слезами и сладкими грезами и всю жизнь мечтать, что любимый за ней вернется.