Итак, что может быть очевиднее первого пункта: выбор за нами. Однако так ли это? Мы выживаем в этой жизни, приспосабливаясь. Мы узнаём из нашего мира – семьи, популярной культуры, мировых событий, религиозного воспитания и многих других источников, – кто мы такие и что для нас приемлемо, а что – нет, как мы должны себя вести, как поступать, чтобы вписаться в общество, заслужить одобрение окружающих и преуспеть в том мире, в который нас выбросили волны. Исторически сложилось так, что каждая культура провозглашает, будто ее ценности, институты и порядки исходят от богов, священных текстов и почитаемых институтов. Эти «данности» наделены властью и полномочиями карать за нарушения любого рода. Сегодняшний ребенок, выросший в мире виртуальной реальности и видеоигр, точно так же восприимчив к этим воспитывающим и направляющим образам. Мы слишком часто становимся слугами своего окружения, учитывая нашу потребность вписываться в него, получать одобрение окружающих, держаться подальше от опасности.
Например, в 1940-х годах, когда я был ребенком, в обществе существовали довольно четкие социальные определения пола, общественных и экономических классов, расовой, этнической и религиозной принадлежности и определялись приемлемые варианты выбора. Отклонение от этих обязательных шаблонов приводило к суровым санкциям. Самой распространенной в обществе фразой, которую слышали я и мои ровесники, была: «Что подумают люди?» Известная японская пословица гласит: «Если гвоздь торчит, его нужно забить». Столкнувшись с таким давлением, любой ребенок начнет перенимать предрассудки своей семьи и племени, бояться чуждых ценностей людей из других культур и почти всегда держаться поближе к дому.
Начиная с 1940–1950-х годов все эти категории, которые, как провозглашалось, исходили от самих богов, были пересмотрены. Ограничения, связанные с полом, оказались одной из многих хрупких фикций. Мы знаем, что все расы смешаны, что генетически мы восходим к нескольким предкам из Центральной Африки. Мы знаем, что религии – это в основном мифосоциальные конструкции, возникающие из племенных практик, которые институционализированы для сохранения и передачи, и что онтологические притязания одного племени на самом деле ничем не лучше мифосоциальных конструкций другого. Кроме того, мы знаем, что социальные практики и этические предписания являются субъективным восприятием ценностей и не пользуются авторитетом за пределами нашего племени. В прежние времена подобная мысль привела бы любого из нас на костер, и во многих местах такое случается до сих пор