Много лет назад одна очень вдумчивая женщина, выросшая в традиционной религиозной среде, задала мне вопрос, который разбудил ее посреди ночи: «Что, если, – сказала она, – Иисус не Бог, не Сын Божий?» Я деликатно ответил: «А что это меняет?» Конечно, я знал, что для нее это имело огромное значение. Но я продолжил: «Если бы это оказалось так, вам по-прежнему нужно было бы нести ответственность за свою жизнь. Вам по-прежнему пришлось бы ежедневно делать выбор и решать, какие ценности для вас важны».
На пути реализации этого права выбора нас ждут, по сути, два сценария. Прежде всего, рано осознав, что попытки понять, кто мы такие в этом мире, часто вызывают негативную реакцию, мы учимся обуздывать свои желания, приспосабливаться, возможно, даже прятаться и вписываться в общество. Так гораздо безопаснее. Мы, малыши в мире великанов, считаем, что миром, несомненно, управляют те, кто все знает, кто все понимает, кто контролирует ситуацию. Мы приходим в смятение, когда обнаруживаем, что наша собственная душа восстает против этих некогда защитных приспособлений, и ужасно разочаровываемся, когда осознаём, что на мировой сцене очень мало взрослых (если таковые вообще есть), которые имеют представление о том, что происходит. Наши прогнозы и ожидания со временем рассеиваются и сменяются замешательством, тревогой, цинизмом, а иногда и лихорадочным поиском авторитетов, которым можно доверять.
В утверждении, что выбор за нами, содержится одновременно и упрощение, и глубинная проблема. Продраться сквозь дебри предостережений, запретов, планов действий и приспособлений не так-то просто. И все же у каждого из нас назначена встреча с самим собой, со своей собственной душой. Придем ли мы на эту встречу и примем ли вызов – это другой вопрос. Райнер-Мария Рильке описывает эту дилемму в загадочном стихотворении «Архаический торс Аполлона». Лирический герой рассматривает обломок античной статуи Аполлона. Он исследует каждую трещину и скол, пока у него не возникает неловкое чувство, будто его тоже изучают. В заключение он говорит, казалось бы, бессмыслицу: «Ты должен жить иначе!»
Мое понимание стихотворения Рильке заключается в том, что, как только наблюдатель оказывается в присутствии чего-то грандиозного, неподвластного времени, смелого, он больше не может оставаться в ладу со своим собственным маленьким жизненным опытом. Когда мы переосмысливаем свою жизнь и видим ее такой, какой она часто бывает – управляемой страхом, мелкой, повторяющейся изо дня в день, – мы либо успокаиваем себя, отвлекаемся, либо понимаем, что что-то должно измениться. Обычно это происходит в момент прикосновения к сверхъестественному, как в стихах Рильке, или в моменты отчаяния, или в моменты, когда мир встает перед нами, заставляя нас наконец проявить себя. Для этого мы должны сделать выбор и перестать жаловаться. В такие моменты что-то меняется внутри. Мы ощущаем свою жизнь более насыщенной, чем она была в любое другое время. Мы понимаем, что не можем оставаться связанными страхом, условностями или привычкой приспосабливаться. Мы понимаем, что теперь у нас есть – и всегда был – выбор. Мы можем сказать «да» или «нет», и мы не можем сказать, что у нас нет выбора в этом вопросе.