– Что за чертовщина! – выругался Дешан.
Голос прозвучал как-то глухо, будто в бочке.
– Пелагея! Зажги-ка лампаду, не видать ничего!
Но звук отдавался совсем рядом, как будто ему не было простора. Да и дышать становилось всё труднее.
– Пелагея! Кому говорю: зажги лампаду и окна открой. Оглохла, что ли? Задохнусь право!
Руки самопроизвольно начали обшаривать всё вокруг, но всюду натыкались на доски. А по бокам всё время что-то хрустело и хрустело. Пощупал – бумажное. Лепестки какие-то.
«Ба-а! Да это же венок! – дошло до него. – Господи! Живьём, чо ль, схоронили?».
Снова ощупал руками всё вокруг. Сомнений больше не оставалось: он лежал в самом настоящем гробу.
Лёгким уже не хватало воздуха, грудь судорожно вздымалась, всё тело покрылось липкой испариной. И тут Дешан понял, что это не розыгрыш, что его на самом деле по какой-то случайной ошибке заживо похоронили.
– Ну, нет, – прохрипел погребённый и с трудом перевернулся в гробу на живот. Долго прилаживал руки к днищу. Как смог, согнул ноги в коленях. Спиной уперся в крышку и что есть мочи рванулся вверх.
– И-ах!
Доски заскрипели, гвозди с визгом, нехотя, начали вылазить.
– И-ах!
Холмик на могиле заходил ходуном. Ещё не улежавшийся суглинок шуршал и осыпался к соседним крестам. Страшное зрелище наблюдала сверху лишь луна.
Огромные гвозди в изголовье вылезли полностью. Упершись на руку и поддерживая на плечах крышку гроба и всю тяжесть земли, Дешан другой рукой загибал гвозди в сторону, чтобы не пораниться. Комья суглинка посыпались в гроб.
Загнув гвозди, Василий Павлович стал запихивать землю под себя, а ногами отбрасывал её ещё дальше. В образовавшуюся между днищем и крышкой дыру просунул голову, а затем и плечи.
– И-ах!
Как крот протиснулся дальше. Рыхлый грунт забил рот, нос, уши. Голову сдавило, словно обручем. В закрытых глазах вдруг увидел ослепительно яркий свет. И в этом свете присутствовал ещё более яркий силуэт, напоминающий человека с крыльями.
Дешан никогда не верил по-настоящему ни в чёрта, ни в Бога, всю жизнь полагаясь только на свою силу и удачу. В церковь почти никогда не ходил, а крестился лишь по привычке, да и то потому, что так делают все. Молитв, кроме «иже еси на небеси» (да и то не до конца), он не знал ни одной. В общем, Бог для него был неким аморфным существом, с которым в бессонные ночи можно запросто побеседовать, поделиться своими горестями и радостями, ничего у него не прося и не требуя.