А дальше увидел их.
Два тела, прижатых обломками к борту. Один матрос – не разглядел, кто, лицо не видно, руки растопырены, как у краба. Второй – кормщик, Игнат Лазарев. Узнал его сразу по кафтану с серебряными петлицами. Глаза открыты, но без жизни.
Я один.
Доплыл обратно тяжело, руки дрожали, но дотащил добычу. Теперь хотя бы есть топор, можно рубить деревья, ставить защиту от ветра, может, соорудить жилище.
Перед сном пытался молиться, но слова путаются. Сердце глухо молчит.
Бортовой журнал экспедиционного судна "Святой Архангел"
Запись писаря Фёдора Пустозёрова
Год 1694, августа, день неведомый, но не первый и не последний
Прошлые дни уходил вглубь острова, хотел разведать земли, поискать пищу и, может, иное место для становища.
И что ж? Лес, который видел с берега, оказался жалким сбродом деревьев. Всего десяток кривых лиственниц, да и те хилые, ветром изломанные. Остальное – камень, холодный, злой, да кусты, по которым растёт горькая ягода. Думал, может, на северной стороне острова что путнее найдётся, но там только скалы и ветер, как кнутом хлещет.
Зато нашёл одно место, годное. Скалистый выступ у самого берега, за ним – ровная площадка, а чуть в стороне естественная впадина, словно рукотворная. Здесь и ветер слабже, и, если поставить укрытие, его не разнесёт первым же шквалом. Камень можно обложить досками, на парусине сделать навес, а в расщелинах спрятать припасы.
И пока ходил по острову, примирился с тем, что оно так и будет. Надо строить жилище. Сил мало, но сидеть сложа руки – значит ждать верной погибели.
Припасов осталось немного: бочка с водой наполовину пуста, сухари отсырели, солонина скоро кончится. А жить хочется.
С завтрашнего дня займусь делом. Буду рубить, сколачивать, укреплять. Пусть не дом, но хотя бы хижина, укрытие, чтоб было где голову преклонить, не опасаясь, что ночью меня заберёт ветер или зверь, если тут таковой водится.
Запись писаря Фёдора Пустозёрова
Год 1694, августа, день неведомый, но уж точно дальше от лета
Сколотил наконец укрытие. Не хоромы, но место, где можно не ежиться от ветра и не страшиться каждой тучи.
Брал доски, что выбросило морем, обломки реи, остатки палубных щитов. Океан выбил на берег мертвое тело. Гвозди, что спас с корабля, были ржавые, кривые, но без них всё разнесло бы первым же шквалом. Загонял их, как мог – камнем, приклада не было, а топором колотить боялся, чтоб не погнуть. Вышло криво, щелей хватает, но ветер теперь не бьёт в лицо, а крыша – пусть и парусиновая – есть.