Домой он собрался раньше обычного. В углу прихожей стояла палка, весьма привлекательное изделие. Обвитый серебряным ободком коричневый стан со склоненной шейкой. Мне доставляло удовольствие в свободную минутку взглянуть на безупречную текстуру. Стоит всмотреться – и различишь спрессованную слоистую стружку. Ломаные золотистые полосы – следы преображения дерева в произведение искусства – плавно сбегают сверху вниз.
Он спросил меня:
– Где ты ее раскопал?
– В комиссионном магазине. В Риге. Достаточно давно.
Я видел, что он не в своей тарелке, но все еще по привычке резвился:
– Ты можешь назвать мне идею палки?
Он поморщился, потом произнес:
– Идея еще одной ноги, недостающей человеку.
Он повертел палку в руках:
– Занятно, кому она принадлежала?
Я сказал:
– Какому-нибудь коммерсанту, процветавшему при президенте Ульманисе. Так и вижу, с каким самоуважением он шествовал, на нее опираясь, в воскресное утро в Домский собор. Там после службы играл органист, откуда-то из-под самого купола слетали божественные звуки. Потом он прогуливался по улицам, к обеду возвращался домой.
– Что ж было дальше?
– Дальше, естественно, материализовалась идея. По просьбе латышских крестьян, рабочих и трудовой интеллигенции мы выгнали господина Ульманиса, принесли социальную справедливость. Бедняга коммерсант разорился, почувствовал, что силы исчерпаны, и в скором времени успокоился в могиле на лютеранском кладбище. После войны его вдова, оставшись без средств к существованию, снесла эту палку в комиссионный.
– А далее являешься ты. За палкой.
– Именно так и было. Почуял, что она – на комиссии.
В начале пятидесятых годов Рига была уже разноплеменной. Центр был многолюдным и пестрым, заполнившая его толпа казалась собранной с бору по сосенке. И все же, после всех перемен и потрясений, город хранил еще магию своей длинной истории – воздействие старых камней было сильным.
– Хочу попросить у тебя эту палку, – сказал он. – Грустная необходимость.
– В чем дело?
Он ответил не сразу. И снова мелькнула в его глазах эта оленья беззащитность.
– Просто недавно я попытался сжать пальцы на левой руке в кулак, и ничего у меня не вышло. Видишь? – Он показал ладонь, пальцы отказывались повиноваться, белые, будто вытекла кровь.
Я пробормотал неуверенно:
– Пройдет.
Он покачал головой: