Граф Лев Толстой. Как шутил, кого любил, чем восхищался и что осуждал - страница 11

Лев Толстой называл нас всех «пассажирами поезда жизни», то входящими в него, то выходящими, но сам предпочитал ездить верхом, любил править лошадью. Современники замечали, что в глубокой старости, взбираясь на лошадь, он распрямлял спину, становился как будто стройнее и моложе.

В 1910 году, осенью, уезжая из дома, Лев Толстой простудился в поезде. Сопровождавший его врач Маковицкий вспоминал, как они часть пути ехали на открытой площадке, потому что в вагонах было слишком душно и накурено. Он сошел с поезда и посетил Оптину пустынь и Шамординский монастырь. Там он обмолвился сестре, что хотел бы остаться жить около монастыря, жить аскетом, как монах, вдали от цивилизации, только чтобы его не заставляли ходить в храм. Еще перед отъездом он признался доктору Д. П. Маковицкому: «Хочется уединения, удалиться от суеты мирской, как буддийские монахи делают. Вам одному говорю». Льву Николаевичу хотелось сойти с утомительного поезда своей судьбы, хотелось остановки, покоя и соединения с природой и Богом. Но остаться, чтобы вести тихую жизнь отшельника, он не смог – люди искали его, чего-то ждали от него. «На свете есть много людей, кроме Льва Толстого, а вы смотрите только на одного Льва» – это были предсмертные, предпоследние слова Толстого, обращенные к тем, кто был рядом с ним, и записанные дочерью Александрой Львовной. А самыми последними словами были: «Истина… я люблю много… как они». Умирая на железнодорожной станции, он слышал гудки и шум поездов – голоса надвигающихся «железных» перемен. А живой мир лошадей, собак, задиристых петухов, бабочек, пеших прогулок, постоялых дворов, конок, колясок, крестьянской и барской жизни, – мир, в котором можно было найти силы для огромного романа-эпопеи, – этот мир умер вместе с Толстым на маленькой станции Астапово.

Что кляузы писать? Гуляй лучше, будь молодец!

Л. Толстой

В чем только не обвиняли Толстого критики, современники, журналисты – но ни один зоил не осмелился упрекнуть его в трусости, малодушии, чрезмерной осторожности. И в жизни, и в писаниях своих Толстой не боялся говорить, что думает, поступать, как велит совесть, а иной раз, словно из какой-то юношеской неуступчивости, говорил и поступал всем наперекор. Кроме того ему было в высшей степени свойственно то, что называли в то время «молодечеством».