Агриппина появляется на исторической сцене только в момент смерти Августа. Она находится в лагере на берегах Рейна, живя среди солдат, когда вспыхивает серия восстаний, которые Тацит описал так трагически. Германик даже был вынужден отправить её беременной, вместе с женщинами из её свиты и маленьким Калигулой, в район Трира, чтобы спасти их от ярости этих безумцев. Их отъезд заставил легионеров вернуться к повиновению, так сильно он внушил им стыд и сожаление. Несколько лет спустя Агриппина снова появляется среди легионов. Пока её муж углубляется в леса Германии и продвигается к Океану, распространяется слух, что Германик и Цецина разбиты, что германцы наступают и вот-вот захватят Кёльн: римляне, охраняющие город, хотят разрушить мост, перекинутый через Рейн. Тогда Агриппина, с мужским хладнокровием и мужеством, превосходящим мужское, встаёт во главе моста и предотвращает совершение этого рокового поступка. Позже она собирает раненых по мере их прибытия; ухаживает за ними, раздаёт им еду и одежду. Когда, наконец, легионы возвращаются с победой, она обращается к ним с похвалами и речами, как генерал армии. Она действительно заслужила титул «матери лагерей», который ей присвоили солдаты и который возмущал Тиберия. «Что! – говорил он, – женщина живёт среди моих солдат, ищет популярности, одевая своего сына, как простого легионера, произносит речи, действует, успокаивает мятежи и имеет больше власти, чем мои собственные легаты!» Эти жалобы были обоснованны: военные обычаи древнего Рима не потерпели бы влияния женщины; но дисциплина на границах ослабла, и всё казалось дозволенным для крови Августа.
Тиберий, однако, ошибался, преследуя Агриппину: возможно, именно ей он был обязан сохранением империи. Я не могу привести никаких доказательств, но убежден, что это она удержала Германика от советов друзей и давления солдат, которые хотели провозгласить его императором; это она помешала ему двинуться на Рим и осуществить обещания Друза; это она заставила его остаться верным завещанию Августа, уважать волю основателя династии и ждать власти, скорее законной, чем узурпированной, которую, казалось, обещало усыновление Тиберия. Амбиции и качества самой Агриппины, а также слабость и достоинства Германика заставляют меня выдвинуть эту гипотезу как уверенность.