Внезапно он услышал, как где-то вдали, возможно, в соседней квартире, плачет ребенок. Этот звук ворвался в его сознание, вернул его в реальный мир, пусть и на одно короткое мгновение. «Какой теперь мир реальный?» – с обречённой усмешкой задал он себе вопрос. «Тот, где дети плачут в ночи? Или тот, где микробы победоносно осваивают мою кожу?» Но в глубине души он понимал, что этот детский плач – гораздо более реальное и человеческое явление, чем его абстрактные фантазии о ползучих бактериях. И всё же он не мог отвернуться от своих мыслей: страх продолжал нарастать, будто волна перед штормом.
Вода текла, а он стоял – бредовый страж у алтаря абсурда, страж, который осознанно понимает бессмысленность своей стражи, но не может бросить пост, потому что отступить значило бы остаться наедине с ещё более ужасным чувством – чувством тотальной свободы и отсутствия гарантий. И потому Дэн предпочитал продолжать свой «магический» ритуал мытья рук. Вода, хоть на мгновение, дарила ему иллюзию очищения. Ничто другое не давало ему этой зыбкой опоры.
Он закрыл кран, и наступившая тишина вдруг показалась громоподобной. Капли, срываясь с краёв раковины, падали в канализационный сток, рождая мелодию падающих звуков – глухие, почти непобедимые. «Вот оно, моё сердце, – подумал он, вслушиваясь в ритмичные удары капель. – Сердце, которое бьётся не в груди, а в трубах». И ему представилось, что, может быть, в каком-то далёком городе, за стенами чужих квартир, есть и другие такие же, как он, люди, которые не спят и пытаются отмыться от бессмысленности существования, ищут очищение от грязи, которая, может быть, лишь метафора внутренней пустоты.
Ощупью добравшись до полотенца, он вытер ладони, чувствуя, как трещинки на коже сигналят болевыми вспышками. Липкое ощущение не проходило. «Сколько раз надо вымыть руки, чтобы обрести покой?» – он не знал ответа. Но тут же едкая мысль: «Никакого покоя нет. Даже если ты сорвёшь с себя всю кожу, не обретешь окончательной чистоты. Вся природа человека – это конфликт. Тело создаёт иллюзию границ, но внутри у тебя всё то же чуждое, всё та же слизь. Воздух из внешнего мира проникает в лёгкие, пища из внешнего мира переваривается в желудке – мы уже обречены на то, чтобы впускать в себя эту грязь».
Он вернулся в спальню, не включая свет, опустился на край кровати, погружённый в мысли о микробах, о бытии, о своей никчёмности – и всё это в холодном, отчаянном свете полуправды. «А ведь есть и другие люди, – внезапно вспомнил он. – Они тоже боятся, они тоже страдают. Но большинство не знает, что делать со своей тревогой. Они бегут в свою рутину, они перекладывают бумажки, подписывают контракты, считают, что живут правильно. А я… я открыл глаза, и что же я вижу?» Он вздохнул, чувствуя, как этот вздох становится дрожащим. «Я вижу, что человек обречён на выбор. И я выбрал эту паранойю, а может, она выбрала меня».