Положительных сдвигов в обоих не наблюдалось.
– Эрон, – отрицательно покачал головой Киан, смотря на Кристада. – Хватит вам цепляться, мы так редко видимся.
– Я не виноват, что вас не пускают в приличные заведения, – пожал плечами Кристад.
– Не всё, где числится твоя фамилия, считается приличным, – с улыбкой заметила Авира, уводя с подноса проходящего официанта бокал.
Остальные заметно напряглись. Дискомфорт быстро просочился в воздух и повис над их столиком, пока Авира и Кристад сверлили друг друга взглядами.
Так начинались почти все совместные встречи, интервалы между которыми становились длиннее. Как правило, из-за занятости большей части компании. Трое из пяти не родились в семье хранителей и были вынуждены строить жизнь на азуровском поприще.
– Предлагаю выпить за встречу, – нарушил тишину Киан, подрываясь с дивана. – Когда ещё их выпустят к простым смертным.
Кэмп и Керра также встали на ноги, поднимая бокалы. Они в ожидании смотрели на Авиру и Кристада, сверлящих друг друга взглядами. Те, ощутив это, отвернулись и выпрямились, натягивая скованные улыбки и делая вид, будто им всё равно.
Все понимали, что это не так, но проще было поверить в посредственную ложь.
– Чтобы встречаться чаще и не искать, куда прятать труп в этот раз, – важно заявил Киан, поднимая бокал.
Стоящая рядом с ним Керра засмеялась и покачала головой, прежде чем чокнуться напитками с остальными. С этого жеста и начался тот вечер, в котором Авира нуждалась. На некоторое время все мысли о наследии, отце, брате и клане, в котором она жила, испарились. Остались люди, с которыми ассоциировались лучшие воспоминания из Тодора. Они её уважали, любили, всегда были ей рады и никогда не пытались с кем-либо сравнить. Авира была для них единственной в своём роде, и это вдохновляло.
От стола большинство быстро переместились к танцполу, опьянённые и поглощённые громкой музыкой. На нейтральных территориях алкоголь изготавливали из особенных трав, знаниями о которых хранители и кланы обычно не обладали. Поэтому пили их редко, если вообще получали, а эффект ощущали мгновенно. Он подавлял рассудок, рассеивая сознание и важность тех или иных событий.
Всего пара бокалов, и уже нет вчера, завтра или будущего. Только здесь и сейчас, развязывающие руки и толкающие на самые необдуманные поступки. Уже было всё равно, останется ли это в памяти остальных, донесёт ли кто-то до семьи или клана. За эйфорию, бегущую по венам вселенским безразличием, можно отдать и самого себя. Это понимание чётко вырисовывалось в остатках сознания, когда музыка окончательно оглушала.