Удивительно, но её наговоры работали. И люди верили ей, и шли толпами, но каждому назначалось своё время, а кому-то и вовсе – отказ. Взамен несли продукты и вещи, чем и выживала старушка уже много лет. Денег не брала принципиально, называя их самым опасным злом на свете.
Меня она выбрала сама в магазинной очереди, просто ткнула пальцем и потребовала прийти. И пока я ошарашенно пыталась понять, что вообще происходит, знакомая с завистью шепнула: «Даже не думай отказываться! Каждый из стоящих здесь хотел бы оказаться на твоём месте.»
А я и собиралась отказываться. После услышанных подробностей про бабу Агату – тем более. В голове будто что-то щёлкнуло, переключаясь на колдовскую волну, зазывающую на болото, как голос сирены – корабли к месту гибели. Я больше не могла ни о чём думать, кроме полуночной встречи, а перед глазами ещё долго стоял строгий непроницаемый взгляд, не терпящий несогласия.
Потянуло болотной тиной, воздух стал сырым и колючим. Почти пришла. Осталось перебраться через топь – и я на месте. Должна успеть.
Колючие ветки мешали идти, юбка цеплялась кружевным подолом за сухой рогоз, задираясь и обнажая содранные коленки. Балетки, звонко хлюпали, до краёв заполненные мутной жижей. Но я продолжала пробираться сквозь вязкую вонючую грязь при тусклом свете доживающего последние минуты фонарика.
Очертания невысокого домишки стали более явными. Свет свечи, зажженной на окне, манил меня, как беспечного мотылька, притягивал, завораживал, не отпускал. Вот уже и редкие штакетины забора, наполовину утопленного в воде, мелькнули в угасающем луче. Осталось всего несколько шагов.
Я устало выдохнула и на секунду остановилась. Сердце гулко заколотилось в ожидании неизвестного. Если баба Агата сумеет мне помочь, я руки ей расцелую. На коленях буду за ней ползать. Пусть читает свои заклинания, пусть поит горькими отварами и заставляет вытворять всякую дичь – я на всё согласна. Лишь бы получилось. Лишь бы в моём сломанном, израненном, пустом чреве снова смогла зародиться жизнь.
Десять лет, невыносимо долгих, насквозь пропитавшихся надоедливым запахом больничных палат – уродливым ароматом неудач и безысходности, который не может перебить даже болотная вонь. Тринадцать попыток ЭКО, абсолютно пустых, болезненных, где каждая новая была хуже прежних. Разочарование, холодность мужа и его отказ спонсировать мои «хотелки». Одиночество и осознание собственной ничтожности, ненужности, неспособности выполнить своё предназначение. Вот что привело меня сюда. Вот ради чего я, промокшая и продрогшая, с содранными коленками, в залитых густой грязью балетках, в промозглой тьме стояла и почти молилась на огонёк догорающей свечи.