– Жди, – кивнула она, не оборачиваясь. Брезентовый рюкзак с аптечкой «Красного Креста» подарок деда скрылся за бетонной аркой, где начинался мир ржавых труб и окон с выбитыми стёклами. Збигнев сжал кулаки, кожа перчаток затрещала – в сумке у него лежали бок о бок документы Директора. Конверт с грифом «Особой важности» лежал поверх карты, ЗАТО, на которой чьей-то рукой было выведено: «Зона-42. Ликвидировать».
Из темноты вынырнул Даниил, худой, как жердь, в камуфляжной парке с оторванными пуговицами. За ним маячили Женя – курносая, с камерой на шее, обмотанной шарфом с совиным узором, – и Линда. Последняя щёлкала фонариком, направляя луч под ноги, будто боялась осветить собственное лицо.
– Есть дыра в заборе у карьера, – прошипел Даниил, пряча руки в рукава. Его голос звучал как скрип несмазанной лебёдки. – Через старые тоннели.
– Конспирация! – Женя азартно подмигнула, доставая диктофон. На её варежке болталась нитка красного бисера – оберег от бабушки-ведуньи.
– Женя, хватит снимать, – Даниил бросил взгляд на камеру, и его кадык дёрнулся, как маятник. – Или тебя снова конфискуют, как в Архангельске.
– Тогда бы я не нашла твою «дыру» в заборе, – парировала она, щёлкая затвором. На её варежке болтался красный бисер. – Бабушка говорила: нитка от глупых вопросов спасает.
Линда молча провела пальцем по гравировке на ноже: «Отдел №9. 1986». Она присоединилась к ним после того, как отдел расформировали. Все знали – её клинок не для хлеба.
Где-то в глубине, ЗАТО завыл ветер, и в этом звуке угадывались нотки чего-то древнего – будто скрип колёс бронепоезда, давно сгинувшего в гражданскую. Збигнев обернулся к дороге: их машина стояла похожая на сугробе, покрытый инеем, словно ледяным саваном. На стекле кто-то нарисовал пальцем знак – расщеплённый круг, тот самый, что красовался на логотипе Директора.
– Идём, нужно догонять Сашу – буркнул он, стряхивая снег с плеч.
Тени за забором зашевелились. Но это могли быть просто ветки.
Улицы, ЗАТО проваливались в тишину, как в болотную трясину. Снег хрустел под сапогами Саши, словно перемалывая кости тех, кто здесь когда-то смеялся. Фонари мигали, передавая аритмичную морзянку: «Бе-ги-бе-ги-бе-ги». В окнах пятиэтажек, облезлых, как прокажённые, шевелились силуэты – слишком плоские, слишком плавные, будто тени оторвались от своих хозяев и прилипли к шторам, наблюдая. На развилке у почты, где выцветшая вывеска гласила «Слава прогрессу!», Даша нащупала в кармане фото. Мальчик лет семи, Серёжа, стоял у гаража с табличкой «Прогресс», сжимая в руке игрушечную ракету. Снимок был тёплым, будто только из рук матери, но края обуглились, словно его вытащили из огня.