Ирка перешла в одиннадцатый. Зарплату нам, тренерам, платили понемногу и с большой неохотой. Машина оказалась настоящей палочкой-выручалочкой. Половину лета я с утра выезжал на калым. За день зарабатывал столько же, сколько в спортшколе за месяц. И каждый день завершал букетом роз.
Подъезжая к ее подъезду, уже совершенно твердо знал, дома ли она.
Вообще, вся эта история с Ириной, для меня до сих пор полная загадка. В цехе, под названием «советская школа», было сделано все, чтобы на выходе с конвейера получить из меня, Сашки Луцкого нормального, старательного, строителя коммунизма. Человека, беззаветно верящего в социализм, как единственно возможное будущее для всей планеты Земля. И, как следствие, в неоспоримость советской науки. Я вполне соответствовал ГОСТам. Во всяком случае, до встречи с мадемуазель Коробковой я был убежден в том, что все, происходящее вокруг меня, имеет научное объяснение. А то, что объяснить невозможно – бредни умалишенных или спекуляции шарлатанов. С Иркой я стал умалишенным шарлатаном.
Я чувствовал ее на расстоянии. Я мог совершенно определенно сказать: хорошо ей сейчас или плохо, далеко она или близко. Такая чертовщина. Только один раз за все время я не смог заранее определить будет она на тренировке или нет. Тогда я полдня провел в предвкушении встречи. Я был уверен, что она придет. Я ждал ее до последнего. Она появилась только на следующий день. Без спортивной формы. Мое вчерашнее разочарование вылилось в приветствие, которое трудно было назвать приятным. И зря. У Иры умер дедушка. Ребенок ревел весь прошедший вечер и пришел за поддержкой… Однако, всегда ли мы готовы разглядеть чужое горе за своими обидами? Во всяком случае – сразу?
Цветы я отправлял с ребятней из ее двора, или сам поднимался на шестой этаж и оставлял в ручке ее дверей. А потом садился в машину и ждал, когда неизвестная науке систем передачи информации подскажет мне, что Ира увидела букет и сейчас выглянет из окна.
Такой идиотизм на уровне пятнадцатилетнего школьника. Самое странное в этом мистическом спектакле начиналось позже. Тогда, когда мои представления о происходящем сталкивались с тем, что случалось в действительности. Я видел, как будто находился в ее комнате, как Ирина, проснувшись на следующий день, еще сонная, улыбаясь, шла к букету. Как она вдыхала тонкий аромат. Я знал с абсолютной точностью, что она думает обо мне и думает хорошо. Но, чем ярче были эти виденья, тем холоднее были наши встречи и резче короткие перестрелки почти враждебных диалогов. Так продолжалось всё лето до первого сентября.