Сереге очень нравилось идти от автобуса к проходной в толпе сосредоточенных людей с которыми его связывало какое-то неуловимое заводское братство, и он как бы чувствовал локоть идущего рядом. Как-то очень он воспринял это молчаливое братство людей, которых заводская труба превратила в команду. Он почти шкурой чувствовал свою принадлежность к этой команде. А когда он принес маме первые сорок рублей зарплаты, мама заплакала, а он стоял гордый и счастливый и твердил ну че ты, мам, ну че?
На заводе руководство беспокоилось о детворе, пришедшей заполнить места убитых на войне. С ними проводили занятия по специальности, их наперебой приглашали в кучу спортивных секций. Серега начал заниматься борьбой и играл в футбол и в волейбол за цеховую команду, плюс учился в вечерней школе, прямо при заводе, а через три года уже был бригадиром. В его бригаду входили парни не старше его. Их называли комсомольско-молодежной бригадой. Серега, получив среднее образование в вечерней школе считался грамотным. Он как-то очень быстро научился читать чертежи, разобрался с техпроцессом. В общем, заводской воспитанник оправдывал надежды. К чести крепко пивших стариков, прошедших войну, они за свой стол молодняк не тащили.
Появилась у него девчонка. Куда же без девчонок? Такая себе, белоручка, а проще табельщица Ирина, давно строила ему глазки и он, набравшись смелости пригласил ее в кино. Это было начало зимы, а зимы тогда были ой какие лютые, поэтому кино было единственным местом где можно было согреться. Расстегнуть пальто. Они ходили в кино почти каждый вечер, он брал последний ряд. Там они исступлённо целовались. Серега лапал через три кофты ее грудь, а она, как бы нечаянно, клала локоть туда, где изо всех сил старалась вырваться наружу Серегина плоть. Потом, весной, когда ему уже не надо было натягивать на себя толстые кальсоны, а ей теплые, не самые привлекательные рейтузы, которые девчонки вынужденно носили, но ужасно стеснялись и запрещали парням трогать их выше коленок, их ласки стали смелее. Намного смелее. И она уже позволяла трогать ее везде и сама, нежными пальчиками иногда ласкала его агрессивную плоть. Ласкала пока он не говорил стой! Стоп! Ну что ты! И стрелял куда не попадя, чаще всего в платок, но бывало, что и мимо.
Ну а потом, как водится, повестка, проводы, плачущая, такая родная Ирка. Плачущая и гордая! Она теперь становилась не просто Иркой, а Иркой ждущей парня из армии. У этих «ждущих парней из армии» был особый кодекс поведения. Еще слишком жива была память о войне. Обещала дождаться и писать каждый день. Братаны сказали, проследим чтоб не баловалась.