Старик давно уже мог бы прикупить себе имение поближе к городу, но почему-то предпочитал эту старую развалину. Она то ли напоминала ему о молодости, проведенной в далекой Тобольской губернии, то ли просто удачно стояла на отшибе – подальше от чужих глаз. Григорий Григорьевич уже давно догадывался, что не все из того, чем занимался отец, пришлось бы по нраву столичной знати, но предпочитал не задавать лишних вопросов.
Даже теперь, когда этих самых вопросов стало куда больше, чем раньше.
– Ну, давай рассказывай.
Отец даже не поздоровался. И не обернулся, когда у него за спиной скрипнула дверь. Будто и так знал, кто пожаловал в гости. Худая сгорбленная фигура продолжала стоять у окна, опираясь на клюку, рассматривая темноту за стеклом.
– Ну… пробовали сработать, как сначала собирались, – осторожно заговорил Григорий Григорьевич. – Потом ударили сверху и сразу с улицы пошли, чтобы…
– Да это можешь и не говорить! – Отец с явным раздражением махнул рукой. – Уж новости-то я без тебя посмотрел. Лучше объясни – почему нормально не сделал.
– Да там гардемарины на каждом углу. Наши еще вчера прощупали – не подберешься. И на окнах Конструкты в четыре слоя, такое стекло даже крупным калибром не прошибешь. Ну и пришлось…
– Пришлось ему, – проворчал отец. – Вот в кого ты у меня такой дурак, Гриша? В мать, не иначе – другие-то дети нормальные.
– Вот других бы и просили.
Григорий Григорьевич уже не мог скрывать раздражения. И огрызнулся, хоть и опасался отцовского гнева даже больше, чем визита полиции или Одаренных агентов Третьего отделения.
Фигура у окна развернулась. Так быстро, что длинные полы темно-коричневой шерстяной кофты взметнулись, как крылья у ворона.
– Ты! – рявкнул отец. И вдруг заговорил втрое тише, будто устыдившись собственной злости. – Ты меня прости, Гриша… Осерчал.
– Да ладно. – Григорий Григорьевич осторожно покосился на початую бутылку водки на столе. – Ничего…
Старший Распутин пил нечасто. Точнее даже сказать – вообще почти не пил, разве что в самых исключительных случаях. И если уж дело дошло до стакана, значит, не просто так.
– Иди сюда. – Отец захромал вперед, стуча по полу клюкой. – Иди, кому говорят, дурья твоя башка.
Григорий Григорьевич послушно шагнул вперед и чуть наклонился, чтобы обнять родителя. И в очередной раз поразился худобе и легкости немощного стариковского тела. Они не виделись всего несколько дней, но за это время отец, казалось, успел еще сильнее высохнуть.