– Прости, Мэри, – сказал он глухо.
Он встал, тяжело дыша. Кровь из рассечённой щеки стекала на ворот рубашки, тело ныло от ушибов. Цилиндр валялся рядом, обугленный, исписанный чернотой на внутренней подкладке. Но змея исчезла. Стекло затихло. Трещины сомкнулись, отражения снова потекли ровными потоками по стенам лабиринта. Всё выглядело спокойным, как будто ничего и не было, ни змеиной пасти, ни крови на полу, ни взрыва карт. Но Адам знал: покой – это маска. Из глубины зеркал проступила тень. Сначала размытая, будто пятно света на воде. Потом черты, тонкие, бледные. Мэри. Её взгляд не был злобным. Он был усталым. Почти человеческим. Она стояла по ту сторону, как пленница, коснувшаяся стеклянных прутьев.
– Отпусти, – шептала она. – Отпусти меня, Адам.
Тишина между ними висела, как паутина. Он молчал. Пальцы сжимались в кулак. Его отражение рядом с ней казалось старше, темнее, чем он сам. Будто там, в зеркале, жил совсем другой человек. И всё же он не отпустил. Адам не ответил сразу. Его пальцы дрожали. Он опустил руку.
– Нет.
– Почему? – её голос стал почти детским.
– Ты мне ещё понадобишься, – произнёс он наконец. Тихо. Без злобы. Почти нежно, но эта нежность была холодной, как стеклянный край ножа. Мэри вздрогнула. Он ушёл. Мэри осталась в зеркале, будто в клетке, и только проревела, словно именно детям:
– Он не ваш спаситель. Он режиссёр. А вы – новое шоу.
Её никто не слышал и вряд ли когда-нибудь услышат. Когда фокусник вошёл в гримёрку, дети сидели молча. Мия в старом кресле, сжалась в клубок, будто пыталась стать меньше. Эд у стены, настороженно следил за дверью, не сводя с неё взгляда. Они оба сразу повернулись к нему. Адам выглядел уставшим. Рубашка была порвана, на лице засохшая кровь. Но он держался ровно. В его жестах не было ни страха, ни паники, только молчаливая решимость. Всё, как всегда.
– Всё в порядке, – произнёс он тихо. – Она ушла.
Ни оправданий, ни объяснений. Просто факт. Как будто всё происходящее – обычное дело. Он быстро оглядел гримёрку, провёл пальцами по раме зеркала, будто проверяя, не осталось ли за ним угрозы. Потом взял со стола чёрный платок, вытер щёку и, небрежно смяв его, оставил там же. Мия не сказала ни слова. Но запомнила. Как он вошёл. Как посмотрел. Как не сказал ничего лишнего. Эд молча кивнул, хотя внутри у него всё сжималось от тревоги.