Добившись своего, петух, названный Ксенофонтом, завершил свою песню, спрятал голову под крыло и спокойно уснул, добросовестно выполнив всё, что от него требовала природа. Замолчал и его собрат, успокоившись на своём насесте.
А Владу спать уже не хотелось. В комнате было почти светло, окно озарялось частыми всполохами. «Так вот, в чём дело! – догадался он,– гроза начинается», – и ещё раз посмотрел в окно. Ярко светит луна, мигают звёздочки, а на улице тихо-тихо: ни ветерка, ни дождя, ни грома. И дома тихо.
Стараясь не шуметь, он выбрался через окно в сад и опешил. Дорожка перед воротами была настолько прозрачной, что могло показаться, будто её и вовсе не было, если бы не гулкий звук его собственных шагов и играющие на ней отсветы красновато-жёлтого перламутрового света, волнами наплывающего со стороны реки.
Владислав осторожно прошёл к калитке, осмотрелся. Деревня спит. Спит и его дом с тремя окнами на дорогу и двумя в сад, с узорчатыми ставнями, выкрашенными светлой краской, тесовой калиткой и выпиленным папой деревянным петухом на коньке шиферной крыши.