– Я же сказала – не желаю это обсуждать, – обрубаю я.
– Все всегда должно вертеться вокруг тебя, правда? Боже упаси нас обидеть малютку Эмму. – Фиби поднимается на ноги и достает мобильник. Улыбка исчезает с ее лица. – Я вызову кэб. Вижу, что мое пребывание здесь тебя тревожит. Не стану мусорить нашим прошлым в твоей идеальной жизни.
– Как вышло так, что я внезапно оказалась виноватой?
Кто дал ей право являться и наезжать на меня у меня же дома? И что, черт побери, она вообще о моей жизни знает? Помимо того года, что мы прожили в одной квартире, пока я училась в универе, мы едва ли когда-то проводили время вместе.
– А почему вообще должен быть кто-то виноват? – спрашивает она, постукивая твердыми ногтями по экрану мобильника в каком-то приложении для вызова такси. – Я пыталась связаться с тобой, потому что наша мать – ко всем ее проблемам – оказалась в больнице. Вероятно, при смерти. И возможно – только возможно – мы могли бы извлечь какую-то пользу… ты могла бы.
– Я понимаю прошлое, – шепотом отвечаю я, несмотря на то, что у Роберта нет ни малейшего шанса нас услышать. – Мне не нужно туда возвращаться. И это не делает меня плохим человеком. Ты считаешь, тебе все известно о…
– Да брось ты, – обрывает меня Фиби тоном едким, словно кислота. – Для тебя же все сложилось прекрасно, не так ли? После всего этого? Прекрасная приемная семья – разумеется, все хотели обогреть малютку Эмму.
– Это неправда.
Я хочу подчеркнуть, что быть вырванной из одной семьи и оказаться в другой вряд ли можно охарактеризовать как «все хотели обогреть», но Фиби уже понесло, и она меня не слышит.
– И ты свалила в свой университет, получила свою степень по праву, и – благодаря мне – познакомилась со своим замечательным и прекрасным мужем, и родила своих замечательных и прекрасных детей, а теперь живешь в своем стерильном и дорогом доме, распланировав абсолютно все до самого последнего дня своей идеальной жизни, и все равно ты не испытываешь достаточно благодарности, чтобы выглядеть счастливой, или хотя бы признать, что я имею ко всему этому самое прямое отношение.
Фиби осторожно опускает свой бокал на край стола. Так осторожно, что призадумаешься – не хочет ли она на самом деле его разбить.
Хрясь. Хрясь. Хрясь. Призрак у меня в голове нашептывает мне воспоминания, но я стряхиваю морок.