Так он их благословлял. Безнадежно побежденный злом, ненавидимый боящимися его бедняками и презираемый равными, этот огрубевший скареда, увидев и услышав веселую птичью компанию, ее внезапный радостный порыв, неожиданно преобразился, и это было как чудо, на одно мгновение отнесшее его в какой-то невообразимо далекий период его жизни, где он – уже не он, но маленький мальчик, способный чувствовать глубоко и прекрасно, способный плакать.
Добавлю, что подлинные слова его «благословения» перевести весьма трудно, ибо никаких «пташек» там не было, но было как бы восхищенное обращение к маленьким землякам. «Чада тысяч отступивших от добродетели матерей» – максимально близкий эквивалент, приходящий мне на ум.
В связке с этим вспоминается известный исторический случай, когда Гарибальди лежал на смертном одре и маленькая птичка (история не донесла до нас ее вида) опустилась на карниз за открытым окном и разразилась жизнерадостным чириканьем. «Quanto é allegro!» – пробормотал умирающий старый солдат. Сколь странным было услышать эти слова – вполне естественные для отходящего англичанина – из его уст! Нашли ли они отклик в сердцах освобожденных им соотечественников, чтящих птиц не за благодатное пение, но за кулинарные качества? Могу только предположить, что Гарибальди, проведя сороковые годы XIX столетия в яростных битвах за свободу Аргентинской Конфедерации, в некотором смысле деитальянизировался, то есть подхватил дружеские чувства к птицам от своих «пиратов и головорезов», как тогда называли его ребят; а если брать шире, от всего аргентинского народа: начиная от диктатора Росаса, этого «южноамериканского Нерона», заканчивая последним нищим гаучо. Так вот, эти головорезы (но попробуйте стать иными в стране, где революции с их жестокостями – часть повседневности, как тогда и было в Аргентине) не трогали и не убивали «пташек Божьих» (я цитирую головорезов), презирая каждого иностранца, кто занимался подобным.
Терпя поражение за поражением от англичанина по фамилии Браун, оказавшегося посноровистее в ремесле войны, Гарибальди в итоге был изгнан из Ла-Платы; но битый «пират» выжил, чтобы позже освободить свою родину и увидеть, как его соотечественники десятками тысяч отплывают туда, где он сражался и был побежден. Любителю птиц здесь остается грустно вздохнуть: в отличие от богатых местных помещиков и английских плантаторов, обеспечивающих на своих землях какую-никакую охрану природы, окаянная орда чужаков стала настоящим бедствием, «обеспечив» наводненную ими страну, как ранее родную Италию.