Едва сумерки в квартире уступили место рассветному солнцу, в гостиной послышались тихие шаги. Роули моментально проснулся и прислушался. Потянулся всем телом, выгибаясь, словно огромный хищный кот. Скатился с кровати, взял из гардероба штаны и направился проверять незнакомку.
Она стояла в углу гостиной, прильнув к оконному стеклу. Низкая худая фигура в черной одежде, висящей на ней мешком.
– Окрепла, значит, – проворчал он, и фигура в католическом тряпье обернулась. Кожа на лице перестала напоминать сухой пергамент и сделалась обычной для женщины средних лет. А вот глаза не соответствовали облику – яркие и такие голубые, словно небо в погожий летний день.
– Кто ты? – снова требовательно спросил Роули, добавив в голос злых нот.
В глазах, устремленных на него, была лишь растерянность, граничащая с паникой. От ее кожи или одежды все так же странно пахло фиалками.
– Я не знаю, – ответила она по-чешски. Голос слабый, скорее девичий, чем принадлежащий женщине.
Роули подался вперед и схватил ее за подбородок, прикрытый белой тканью. Он заметил, что выражение лица стало еще более растерянным. А скулы, подчеркнутые монашеским полотном, украсил слабый румянец.
– Не знаешь? Или не хочешь говорить?
– Вы кто? Священник? Почему я здесь? Почему проснулась в костеле? – Ее голос обрел силу и зазвучал четче и увереннее.
Он отпустил монашку так же резко, как и схватил, и отошел на шаг.
– Меня зовут Аластер Роули. – Помолчал и досадливо констатировал: – Ты не врешь.
Тем не менее он продолжал внимательно отслеживать эмоции, появляющиеся на лице незнакомки.
– Вы знаете, откуда я? Я не понимаю, что происходит и как я вместо костела оказалась лежащей на полу в квартире. Я, наверное, монахиня?
Она отошла от окон и опустила взгляд на свою одежду: черная длинная туника, из-под которой у самых щиколоток выглядывали края двух нижних юбок, а затем подняла руку и тронула головной убор, состоящий из капюшона, закрепленного на пряжке, с вуалью на спине.
Роули покачал головой, а затем протянул руку, чтобы раздвинуть шторы. Машины уже вовсю спешили, превышая, впрочем, как и всегда, скорость на его перекрестке. Сентябрьское солнце медленно вставало, проникая лучами меж домов на узкие улицы.
Ему бы тоже хотелось знать, кто она. Он повернулся к незнакомке, рассматривая при утреннем свете. Та плакала: молча, подавляя рыдания так, что дрожал подбородок, и слезы бежали из распахнутых, разом покрасневших глаз.