У Беседина есть одна поразительная по точности строка, определяющая, кажется, едва ли не всякий шаг России на ее историческом пути. Беспредельный порыв и житейская разбросанность, сокровенный источник высоты и тяжкая доля страдалицы – эти приметы сконцен-трированы в «крестьянском облике» родной земли и сжа-ты до словесной формулы: «Столько не сжала, сколько посеяла…»
Внимательный глаз и традиция русской пейзажной лирики, когда движения и предметы отчетливо видны, а сам автор незримо присутствует в картине, – одно из важнейших свойств поэтики Беседина. Берущее начало в давних акмеистических установках, такое творческое правило – разумеется, в самом общем виде – было чрезвычайно распространенным в советской литературе. Конечно, каждый автор претворял подобные качества стиха в узнаваемые читателем образы по-своему, однако именно эта художественная тенденция позволяет определить поэзию советских лет как прямую наследницу «золотого века» русской поэзии. Одним из первых об этом упомянул Борис Сиротин, говоря о творчестве Ярослава Смелякова.
Предметность слога не позволяет современным стихам окончательно провалиться в модернистские схемы, где за словами не угадываются ни вещь, ни глубокое пе-реживание, а есть лишь отпечаток авторского «я» – при-мечательный знак эгалитарного общества.
У Беседина природа очеловечена, олицетворена, и в том – его внутреннее желание чувствовать себя в единстве с отчей землей, родным краем. В свою очередь, живой окружающий мир, наполненный щебетом птиц и шу-мом листьев, вечерней зарей и волнами колышущихся колосьев, способен поведать о человеке многое. Еще и потому он так дорог открытому сердцу лирика-песно-певца.
А что же за нами?
А кто же за нами
Затеплит поля и цветы?
Какую любовь осенит небесами
Во имя земной красоты?
Железная поступь компьютерных буден
Пройдет, как Батыева рать.
И некому будет, и некому будет
Правду о нас рассказать.
Человек без Бога в душе – это также и человек вне природы, удаленный за ее пределы и воспринимающий свой природный дом лишь как объект приложения соб-ственных рациональных усилий. Примечательно, что такие координаты существования почти однозначно предполагают катастрофическую потерю жизненного смысла, в особенности для русского самосознания. И тогда бедняк становится разбойником, богач превращается в средоточие животного начала, гедонистического и смертельного – как в духовном отношении, так и в биологическом.