. Но разрешите мне вам заметить, что Броунинг, поэт, вскормленный spaghetti
[8], уж чересчур любил Италию. Этим он вызвал отвращение к ней у других. Если я когда-нибудь умру в Венеции, я распоряжусь моим наследникам надписать на моем надгробном камне из розового мрамора: «Откройте мое сердце и вы увидите там выгравированное: «Manhattan»
[9]. Эта надпись не особенно понравится господину Габриэлю д'Аннунцио.
– Джимми, только ваша молодость может извинить вашу несознательность. Двадцатилетний американец, как вы, не имеет права говорить о Венеции иначе, как опустившись на колени.
– Ладно… В таком случае я завтра же отправляюсь преклонить колени на мосту Академии… Я возблагодарю австрийцев за то, что им пришла гениальная мысль построить железный мост под сенью Тинторетто и Бордона…[10] Очарование Венеции, моя дорогая? Это заводская труба святой Елены, это полотно железной дороги, приобщающей город к цивилизации, это телеграфный паук, который ткет свою паутину над лагуной; это гондольер одетый в waterproof khaki[11], вооруженный синдикальным тарифом; это электрический подъемник, выбрасывающий у остановки спешащих туристов; это моторная лодка, делающая 18 узлов на Большом канале, взбудораживая спокойную воду и разгоняя личинки москитов в соседних каналах.
Маленькие ножки леди Дианы задвигались под плетеным креслом. Она пустила в лицо Джимми оболочку из шелковой бумаги от соломинки, потянула через соломинку несколько капель коктейля и заявила:
– Вы говорите парадоксы, юный негодник…Вам не мешало бы пить соду после обеда. Джимми нахмурился.
– Что я сказал? Парадокс?.. Диана, я не люблю, когда вы употребляете ученые слова, которые не имеют обращения в университетах Соединенных Штатов в промежутках между партией в бейсбол и матчем регби[12].
Он встал, потянулся с гримасой на лице и протянул лениво:
– Э-э…
Вдруг он протянул руку вперед и указал на моторную лодку.
– Диана!.. Посмотрите, вот Флорелли отправляется каяться в своих грехах в исповедальню Сан-Заккариа.
Диана с любопытством посмотрела в указанном направлении.
– Вы уверены, что это Нина Флорелли?
– Вполне. Я отлично знаю ее полинявший флаг, желтый с черным, напоминающий сушащееся на ветру белье… Кроме того, я узнал ее матроса с головой пономаря, отваренной в бульоне из святой водицы… Уверяю вас, она отправляется в исповедальню… Маленький граф Навагеро рассказывал мне вчера в кафе «Флориани», что она ударилась в набожность с тех пор, как стала женой графа Флорелли. До замужества она была киноактрисой и содержала притон на площади Испании, где курили опиум на подушках из кордовской кожи, наполненных горячим воздухом… Пневматический комфорт и седьмое небо! Навагеро добавил еще, что прекрасная Нина, возвращаясь однажды ночью, слегка пьяная, с двумя кавалерами, подцепленными ею в клубе на Сикстинской улице, объявила им, открывая свое окно и вытягивая руку: «Как вы хотите, мои голубчики, чтобы у меня не было игривых мыслей, когда я созерцаю из моей комнаты обелиск собора Троицы и колонну церкви Зачатия?»