. Она забывала свое положение любовницы богатого американца и, перевоплотившись в догарессу, одинокая и печальная, наслаждалась сладкой отравой Венеции.
Гондола бесшумно продвигалась и только «пиццикато» капель, ритмично падающих с поднятого весла, нарушало тишину. Гондола скользила вдоль сырого и влажного свода Риальто, окутанного туманом, мимо пустынной Пескерия, вдоль Кандора, этой чудесной грезы старого палаццо Контарини, купавшего мраморное кружево фасада в холодных лучах луны.
Леди Диана приказала Беппо сделать еще тур, чтобы полюбоваться подольше этой чудесной игрушкой, отражавшей свои архитектурные мотивы, капители и арки в подвижном зеркале Большого канала. Гондола вошла в Канал святых апостолов; направо чернели стены с закрытыми глазами окон, налево высились глыбы камня, освещенные луной, с блестящим глазом слухового окна или со сверкающим зрачком лоджии. Беппо проплыл под аркой маленького мостика. Вдоль узкой набережной прошла и исчезла женщина в черной шали, молчаливая тень, проглоченная уличкой. Гондола леди Дианы проплыла мимо двух старых гондол с гнилыми бортами и разрушенной кормой, привязанных к старой прогнившей деревянной лестнице. Они напоминали двух отцветших красавиц, вспоминающих в одиночестве былую славу своих героических времен.
Рыжий кот, истощенный и взъерошенный, сидя на носу одной из гондол, неподвижно созерцал медленные отблески мутной воды. Проезжая, леди Диана протянула руку и погладила косоглазого мыслителя. Животное опустило уши и не двигалось. Была ли это воскресшая душа плебея, таинственно погибшего в ночь карнавала, или душа раба, удавленного за любовь красавицы в день символического обручения дожа с морем?
В Венеции существует поверье, что рыжие кошки таят за своими смарагдовыми зрачками блуждающий огонек людей, погибших от меча.
Малиновая гондола бесшумно проскользнула вдоль сада, наполненного шумом листвы, прошла мимо монастыря иезуитов и вышла в открытую лагуну, вода которой тихо журчала у подножья Fondamento Nuove.
Следуя указаниям леди Дианы. Беппо налег на весла и повернул гондолу к розовой кирпичной стене кладбища. Там, среди высоких кипарисов, оберегавших покой мертвых, возвышалась капелла. Леди Диана постепенно опьянялась тишиной уснувшей лагуны. Она отдыхала, не слыша болтовни Джимми, его заокеанского жаргона, нарушавшего прелесть раздумья. Облокотившись на шкуру белого медведя, леди Диана созерцала бесчисленные могилы, она угадывала под ними разложившуюся под бальным платьем патрицианку и останки чванливого торговца, рядом с дочерью народа, танцевавшей la monferino в вечер Вознесения и коренастого лодочника, управлявшего Буцентавром