– Моя прелесть! – прорычала я голосом Голлума, протягивая руки. Ромео одарил меня скучающим взглядом мужчины, привыкшего отбиваться от поклонниц, пока не понял, что я тянусь не к нему, а за печеньем. Я засунула в рот целый кусок, запрокинула голову и простонала. – Как же вкусно! Я практически чувствую вкус Лондона.
– Суррея, – поправил он, глядя на меня как на дикого кабана, с которым ему предстоит сразиться. – Нравится вкус древних руин и навоза?
– Зануда.
Отчего-то мне казалось, будто он крайне недоволен из-за того, что приходится проводить со мной время, хотя сам выступил инициатором этой встречи.
– Пойдем в какое-нибудь укромное место, – прозвучало скорее как требование, нежели предложение.
– Нас здесь никто не найдет. – Я махнула рукой. – Я бываю на этом балу с шестнадцати лет. Знаю здесь каждый закоулок.
Он помотал головой.
– Некоторые официанты приходят сюда на перекур.
Должно быть, Ромео не хотел, чтобы его видели со мной, так же сильно, как я не хотела, чтобы меня видели с ним. На его фоне, с его репутацией миллиардера и финансового магната, я выглядела провинциальной дурочкой.
Я вздохнула, смахивая крошки песочного печенья на мощеную дорожку.
– Ладно. Но если думаешь, что я пересплю с тобой, то сильно ошибаешься.
– Такого я бы даже допустить не осмелился, – мрачно пробормотал он, для большего эффекта повернувшись ко мне спиной, и зашагал в другой конец дворика. Складывалось такое впечатление, будто он убегает от меня, а не указывает путь. Но я все равно пошла за ним, на ходу жуя третье печенье. – Что заставило тебя прийти в розарий? Закуска или мое предложение?
– И то и другое. – Я облизала пальцы. – А еще то обстоятельство, что Мэдисон наверняка не хранит вер… – Я замолчала. Не стоило дурно отзываться о женихе, пусть даже он вел себя нечестно по отношению ко мне. Мы не были официальной парой. Даже не целовались ни разу. Нельзя сказать, что я ревновала. Мне совершенно наплевать, с кем он проводит время, пока мы не стали настоящей парой. – Любопытство кошку сгубило, – исправилась я.
– Твоя кошечка останется цела. Хотя меня так и разбирает оставить ее в отнюдь не первозданном состоянии.
Моя кошечка? Он что, про мою ки…
Ох. Ты. Господи. Мое тело, которое знать не знало о том, что мы с ним оба должны недолюбливать самодовольных придурков, ответило покалыванием в местах, о существовании которых я обычно забывала.