Я быстро примостилась на край кушетки, заваленной грязным тряпьем. Ворожка не особо старалась навести порядок перед приходом «высших тэров».
– Коли высшие пришли к низшей, стало быть, теперь я высшая, – поехидничала она, поглядывая на меня свысока и пересчитывая грязным ногтем свои подбородки.
Потом взяла стул, протащила его со скрипом по полу и уселась ровно напротив. Отец и настоятельница так и остались в дверях.
– Как это с ней случилось? – спросила Ворожка после минутного молчания. Все это время она неотрывно глядела внутрь меня.
– Оно не должно было… – благоговейным шепотом ответил папенька и развел руками. – Ее мать практиковала, чем призвала на себя гнев всевышних. Но Лара никогда не творила крепких заклятий, как и завещано богинями!
– Будто они лично вам, высокий тэр, свое завещание докладывали, – проворчала ведьма. Теперь я уж не сомневалась – жуткая, темная. Грязная и пахнущая крепкими специями. – Совсем не практиковала?
Проницательный взгляд коснулся меня, забрался на глубину, и я устало мотнула головой. Аристократкам запрещено творить магию и использовать дарованную искру.
Чары – удел низших. Сильная магия грязна, это всякая девочка знает с рождения. Руки ей пачкают только бытовички при холлах, неллы да придворные горничные.
– Моя супруга…
– Слушаю, слушаю, – покивала старуха, недобро щурясь на отца.
– За пару лет до болезни, что унесла ее беспокойный дух в чертоги Триксет, она пыталась научить девочку каким-то чарам. «Укрепляющим»! – пыхнул он возмущенно. – Я застал их за ритуалом. Я был разгневан.
– И что вы сделали, высокий тэр? – брезгливо скривилась ведьма.
– Конечно же, я запретил ей передавать умения предков, что они таскали из поколения в поколение, – с раздражением пробурчал отец. – Это все дурное влияние бабки Хоул… Она пачкала руки. И дочь свою научила, и внучку. Головы им задурила древней чепухой. Но моя Лара не такая. Она чистое, светлое, послушное дитя!
Я смутно помнила тот день, когда родители поругались. Мать была более высокого рождения, чем отец, так что он примкнул к роду Хоулденвей… Вполне добровольно, однако в тот день он много кричал. Дурного, злобного. И про род ее древний – особенно.
Папа, обычно тихий и любящий, был разочарован ее поступком. Взбешен. Матушка потом трое суток рыдала в подушку, не допуская никого к себе. А после вышла, отряхнулась, умылась… И они вновь зажили душа в душу. Пока мама не умерла.