. Сара поступила в школу благодаря монологу из пьесы Карсон Маккалерс «Участница свадьбы». Дэвид, когда-то ездивший в театральный лагерь, сыграл Вилли Ломана из «Смерти коммивояжера». В первый день мистер Кингсли вошел в класс как нож – он умел передвигаться бесшумно, крадучись, – и, когда они затихли, то есть почти сразу, обдал их таким взглядом, что Сара до сих пор может воскресить его в памяти. Казалось, в нем смешались презрение с вызовом. «
Как по мне, все вы пустое место, – сверкнул взгляд, как холодной водой окатил.
А потом поддразнил: – Или я ошибаюсь?» «THEATRE», – написал мистер Кингсли мелом большими буквами на доске. «Вот как пишется „театр“, – сказал он. – Если на экзаменах напишете theater через ter, завалите курс». На самом деле вот это были его первые слова, а не презрительное «все вы пустое место», как вообразила себе Сара.
Сара ходила в своих фирменных голубых джинсах. Хоть она их купила в обычном торговом центре, ни у кого таких не видела, они были только ее – облегающие, с вышивкой. Швы бежали завихрениями и узорами по всей заднице, спереди и сзади бедер. Больше никто не носил джинсы с узором; девчонки носили «левайсы» с пятью карманами или легинсы, парни – те же «левайсы» с пятью карманами или недолгое время – брюки-парашюты в стиле Майкла Джексона. Однажды на Упражнениях на Доверие – может, под конец осени, тут Дэвид и Сара сами не помнили точно; не обсуждали это до самого лета, – мистер Кингсли выключил свет в их репетиционном зале без окон, погрузив их в замкнутую кромешную тьму. В одном конце прямоугольной комнаты находилась приподнятая сцена, где-то полметра от пола. Когда свет погас, они услышали в абсолютной тишине, как мистер Кингсли проскользил вдоль противоположной стены и поднялся на сцену, края которой теперь тускло обозначал светящийся скотч – парящий пунктир, словно тонкое созвездие. Еще долго после того, как привыкли глаза, они не видели ничего, кроме этого: тьма, как в утробе или могиле. Со сцены раздался строгий тихий голос, лишавший их всех прожитых лет. Всех знаний. Они слепые новорожденные и должны рискнуть отправиться во тьму, чтобы что-нибудь найти.
А значит, ползком, чтобы не ушибиться, и подальше от сцены, где сидел он и слушал. Они тоже пристально прислушивались и – как ограниченные, так и раскрепощенные прячущей их тьмой – рискнули рискнуть. Расползающийся шум шороха и шуршания. Репетиционная была небольшой; их тела тут же встретились и отпрянули. Он это услышал или предположил. «Здесь со мной, в темноте, есть другое существо? – шептал он, чревовещая за их тайный страх. – Что есть у него – что есть у