Эдвард Лукас Уайт (1866–1934) – американский писатель и поэт.
Родился в Бергене, образование получил в университете Джона Хопкинса в Балтиморе, где написал бо́льшую часть своих произведений. С 1915 года до своей отставки в 1930 году работал учителем в школе для мальчиков в Балтиморе, преподавал латынь и греческий.
Уайт написал ряд исторических романов, но известность ему принесли рассказы ужасов. Известно, что автор черпал образы для своих историй из снов, а точнее – кошмаров, пронзительных и ярких. Используя своего рода автоматическое письмо, Уайт записывал их в состоянии, которое, по многим свидетельствам, более всего напоминало транс сомнамбулы.
При его жизни выходили два сборника рассказов: «Пение сирен» (The Song of the Sirens, 1919) и «Лукунду» (Lukundoo and Other Stories, 1927). 30 марта 1934 года, спустя семь лет после смерти жены, Агнессы Джерри, Уайт был найден мертвым в протравленной газом ванной своего дома в Балтиморе. Коронер определил, что причина смерти – самоубийство. Последняя книга Уайта, «Женитьба» (1932), представляла собой мемуары о счастливых годах семейной жизни…
Г. Ф. Лавкрафт с большим уважением отозвался о своем коллеге по писательскому ремеслу: «Весьма примечательны в своем роде некоторые концепции автора романов и рассказов Эдварда Лукаса Уайта, черпающего образы в основном из реальных снов. <…> Странные смещения перспективы, что присущи его прозе, придают крайнюю убедительность описанным в ней вещам».
Вслед за Лавкрафтом отдает должное писательской магии Уайта и «лавкрафтовед № 1» С. Т. Джоши, утверждая, что «Эдвард Лукас Уайт оставил для нас маленькое, но примечательное фантастическое наследие; эти истории долго ждали появления нового поколения читателей, способного оценить их по достоинству» (E.L. White: Dream and Reality, см. The Evolution of the Weird Tale, Hippocampus Press, New York, 2001, p. 45).
– Вполне логично, – говорил Твомбли, – что человеку до́лжно доверять глазам. А когда зрение и слух в одном сходятся, тут сомнений и вовсе быть не может – остается лишь поверить в увиденное и услышанное.
– Не всегда, – мягко возразил Синглтон.
Все присутствовавшие обернулись к нему. Твомбли стоял на ковре перед очагом – спиной к решетке, широко расставив ноги. Он привык владеть вниманием всех слушателей; Синглтон же, как обычно, отсиживался в стороне. Но сказанное им значило многое. Мы к нему тут же обернулись – с вкрадчивой непосредственностью, в безмолвном ожидании, побуждающем говорить дальше.