Поскольку у Саймона нет отца, наставлять его будет король. Как и всегда. Мой отец относится к нему с особой нежностью, порой мне даже кажется, что он считает его своим сыном. Поэтому, когда мы вошли в покои короля, он был просто вне себя от радости и тут же заключил Саймона в объятия.
Наставление должно было пройти втайне, лишь между отцом и сыном, но я же был другом Саймона, самым близким человеком. Поэтому я не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за его лицом, пока он внимал словам моего отца. Речь была прекрасна, как и лицо Саймона. Король говорил о том, кто такая женщина и как её нужно ублажать. Как дарить удовольствия и как любить. Какие правила приличия следует соблюдать в присутствии посторонних.
С Саймона сошла лавина пота, и лицо его раскраснелось, словно вместо него был огромный помидор. Я смеялся и придерживал рукой живот, опасаясь, что от хохота выроню все внутренности. Отец тоже улыбался, понимая, что подобные речи для нас не в новинку, и мы знаем даже больше, чем он сам. Однако король продолжал говорить, ибо это одна из традиций, а линарцы почитают их.
Потом мы отправились осматривать новые покои Саймона, точнее, их совместные с черноволосой сестрицей Тианы. Покои находились в соседней башне от моих и на таком же последнем этаже. Размером ничем не отличались, да и внутренней расстановкой тоже. Но зато рядом с ними был балкон, что нас чрезвычайно обрадовало. Теперь мы могли выйти на балкон и окликнуть друга, вместо того чтобы проделывать долгий путь через весь дворец.
– Я думал, покои будут в той башне, – указал Саймон на башню, которая еле виднелась вдалеке.
– Ты мне нужен рядом, и отец считает так же, – ответил я и ухмыльнулся.
– Чтобы Тиану спасать, когда ты её истязать будешь, словно обезумевший зверь? – засмеялся Саймон.
– Её никто уже не спасёт, – ответил и засмеялся тоже.
Я стоял у подножия лестницы, ведущей в тронный зал, и взирал на вход, предвкушая появление Тианы. Она должна была привести Джейн к алтарю, прямо в объятия Саймона. У сестёр не осталось никого, кроме друг друга. Ни близких, ни родных, ни королевства.
И вдруг мышцы живота скрутило узлом, а скулы свело от напряжения. Внутри меня вспыхнуло непреодолимое желание, которое охватило всё тело, причиняя мучительную боль. Мне хотелось прикоснуться к ней, впившись в её сочные губы, разорвать в клочья одежду, которая разделяла нас. Я представлял её перед собой: мечущуюся, стонущую, обнажённую и прекрасную.