Андрей в течение этой спокойной размеренной речи пытался угоститься – пельмени из муки грубого помола с кедровой начинкой – настолько непривычная еда, что он деликатно отложил выструганную из дерева ложку, а потом и вовсе забыл о еде.
– Извините, Фёдор, я не готов к такому разговору. Мне до сих пор кажется, что я сплю или видения у меня.
– Ничего. Ты сейчас домой вернёшься, друга заберёшь, а назавтра проводишь его. А там и я к тебе приду за ответом.
В полуобморочном состоянии Андрей пришёл со старцем к дереву, где сладко спал Игорь.
– Дальше пойдёте по знакам, что вам Пострелина оставит. Сами к посёлку дорогу не ищите. Заблудитесь. Ваше счастье, что к болоту не вышли, а то б и не беседовали б мы с тобой. До завтрева, мил человек.
Игорь не хотел вставать, говорил, что никогда в жизни он так сладко не спал, а Андрей – вражина, не даёт ему покайфовать. Андрей буквально тащил его на себе, выглядывая в сумерках то сухую веточку в виде стрелы, то пучок травы, завязанный в узел.
Наутро, рассказав Игорю всё, что с ними произошло, не давая другу опомниться, Андрей отвёз его в районный центр на вокзал.
– Андрюш, такая вот дикая жизнь, как у тебя, может привести к диким мыслям и даже дикому образу жизни, – поучал на прощание протрезвевший Игорь, но Андрей его уже не слушал.
Вернулся он к вечеру и, едва вышел из машины – вот они старец и девчонка – Пострелина. Теперь она была одета в старинный сарафан, расшитый узорами, в беленьком платочке, с котомкой в руках.
Андрей поклонился старцу, мельком глянул на потупившуюся Пострелину, и жестом пригласил их к столу во дворе. Они чинно уселись. Андрей раскрыл коробку конфет.
– Угощайтесь.
– Благодарю тебя, мил человек. Мы такое не едим. Не утруждайся. Скажи своё решение. Только Христом Богом тебя прошу – не откажи. Хоть как, но поучаствуй в судьбе этой девочки. Уж больно одарена она. Не то пропадёт, почём зря.
– А ты как же, Фёдор?
– А что я? Мне жить–то осталось – ровно столько, сколь надо, чтобы знать, что у неё всё хорошо. Ведь не откажешь?
– Знаете ли, я сюда приехал, чтобы работать, чтобы никто не мешал, а тут… знаете ли… получается…
– Ты не юли, передо мной не надо юлить. Никто тебе мешать не будет. Живи, работай,
Пострелина вот по хозяйству будет помогать.
– Вообще, муть какая-то. Прости, отец, не готов я к разговору.