Ён-джин улыбнулся, но улыбка его была печальной, как тень, что падает на воду в ясный день.
– Да, – согласился он. – Я думал, что смогу изменить их, заставить услышать. Но вместо этого они отвергли меня. Я бежал сюда, не зная, куда иду, пока не упал у твоего ручья. Может, это судьба привела меня к тебе.
Сон-а вздрогнула, едва заметно, и её глаза расширились на миг, словно его слова коснулись чего-то глубокого внутри неё. Она отвернулась, глядя на тропу, что вилась среди деревьев, и её голос стал тише, почти растворяясь в шелесте листвы:
– Судьба… Я не знаю, верю ли в неё. Но лес принял тебя. И я… я не могла оставить тебя там.
Он смотрел на неё, и в его взгляде мелькнуло тепло – слабое, но искреннее.
– Ты дала мне больше, чем жизнь, Сон-а, – сказал он, и имя её в его устах прозвучало как нота, что вплелась в её собственную мелодию. – Ты дала мне покой. Впервые за месяцы я не чувствую себя беглецом.
Эти слова повисли в воздухе, и в тишине, что последовала за ними, тени их прошлого начали рассеиваться – не исчезать совсем, но отступать, как утренний туман под лучами солнца. Сон-а подняла взгляд, и впервые за этот разговор её губы тронула лёгкая улыбка, почти незаметная, но живая.
– Покой – это то, что я искала здесь, – сказала она. – Может, и ты найдёшь его, если останешься.
Ён-джин кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то новое – не просто благодарность, но понимание, что их судьбы, такие разные, пересеклись не случайно. Они сидели так, разделённые лишь несколькими шагами, но связанные этим разговором, что обнажил их раны и их поиски. Лес вокруг них дышал, и ветер, касаясь ветвей, уносил лепестки миндаля в небо, словно знаменуя начало чего-то большего – шаги к взаимопониманию, что рождались из их слов и их молчания. Тени прошлого всё ещё лежали на их тропе, но в этом утреннем свете они казались чуть менее густыми, чуть менее тяжёлыми.
Солнце поднялось выше, и его лучи, пробиваясь сквозь кроны миндальных деревьев, ложились на землю золотыми пятнами, что дрожали в такт ветру. Сон-а сидела на траве, её пальцы всё ещё сжимали тонкую травинку, будто она искала в ней опору для мыслей, что кружились в её голове. Ён-джин, опираясь на камень, смотрел на неё, и в его глазах, ещё усталых от пережитого, теплилось что-то мягкое, почти неуловимое, как первый отблеск зари. Их слова, только что сказанные, растворились в воздухе, но оставили за собой тонкую нить – хрупкую, но ощутимую, – что связала их в этой тишине.