В пять лет я уже не «тряпочка» – я уже немножко напоминала нормального ребёнка. Мама, обеспечивая семью, умудрялась возить меня со старшей сестрой, которую не на кого было оставить, по всем городам и весям нашей необъятной советской родины – по больницам, санаториям и знахаркам в надежде на исцеление.
Отец в моём лечении участия не принимал. Он ни в чём участия не принимал, а жил своей обособленной жизнью, зарабатывал много денег и тратил их на свои мужские удовольствия. В такой ситуации большинство мужчин уходят из семьи – и тогда женщины, поднимающие ребёнка-инвалида, становятся матерями-одиночками. Но отец продолжал жить с нами, со своими жертвами, паразитируя на нашей семье, словно мы были его пищей, его прислугой.
В пять лет я – интеллектуально развитый, живой и смешливый ребёнок. Я научилась ползать. Ползать тогда для меня было всё равно, что владеть какой-нибудь сверхспособностью, такой как телепортация или чтение мыслей. Для того чтобы я могла ползать, мама потратила столько сил, нервов и денег, что «Танечке» был присвоен статус супергероя. Я – «девочка–из–Спарты», всегда коротко стриженная, всегда в колготках, ведь в платье много не поползаешь. А ещё «девочка–из–Спарты» никогда не плачет. Часто суперспособности появляются, когда об этом не мечтаешь и не просишь, но они появляются, и приходится с ними жить.
Ползала я собственным, изобретённым моим телом способом: сначала выбрасывала обе руки вперёд, а потом подтягивала попу. Из-за того, что равновесие удерживала не всегда, часто врезáлась головой в пол. Мне не было больно, но лоб был почти всегда синий от шишек, а колготы на коленях порваны до дыр. Словом, я тянула на жертву жестокого обращения с детьми. Но ювенальной полиции в СССР нет. В СССР и инвалидов нет, поэтому и дела до нас нет, и мама очень поздно узнает, что мне полагается пенсия – шестнадцать рублей в месяц. Щедрость нашего государства не знает границ.
Моя бабушка по материнской линии, которая всю жизнь проработала в колхозе, получала пенсию – тридцать рублей. Я помню, как она просила почтальонку выдать ей пенсию рублями. Бабушку звали Евдокия, баба Дуся, Дуня-тонкопряха (так о ней дедушка пел). Она окончила четыре класса церковно-приходской школы. В колхозе за работу бабуля денег не получала, а когда переехала в город, стала получать пенсию. Зная, что у неё всего тридцать рублей, она поделила их на количество дней в месяце. Так моя хозяйственная бабушка знала, сколько она может потратить в день. Рубль.