Наш перевод:
Его [Кафку] влечет не только жизнь грез, на фоне которой все прочее становится второстепенным, но и удовольствие живописать. Таким образом, удовольствие, даруемое письмом, уводит его от прочей действительности, придает жизни грез форму и тем вводит ее в привычную жизнь. А значит, в обыкновенном обнаруживается проблеск жуткого.
Здесь действительность (Wirklichkeit) противопоставляется жизни грез (Traumleben), а затем эта противоположность не снимается, а усиливается тем, что удовольствие от письма (Lust des Schreibens) придает жизни грез форму и вводит ее в привычную, обыкновенную жизнь (das gewöhnliche Leben). Тем самым в обыкновенном (das Gewöhnliche) появляется, как мы переводим, проблеск жуткого (das Unheimliche). Так Сафрански обозначает фундаментальное противоречие кафкианского творчества: оно не дарует примирения действительности и фантазии, оно не наводит между ними мосты, оно не приносит счастья, если под счастьем понимать устранение противоречий и гармоничное сосуществование внутреннего и внешнего миров.
Впрочем, если мы присмотримся к морфологическому уровню, мы замечаем, что между Gewöhnliche (букв. «привычное», «обыденное», «обыкновенное») и Unheimliche («жуткое», «страшное», «зловещее») есть скрытая связь, которую перевод затемняет. Слово Gewöhnliche родственно существительному Gewohnheit («привычка», «обыкновение», «обычай») и глаголу wohnen (жить в смысле где-то «обитать», «проживать»). Привычка – это привычность обжитого мира, в котором обитает человек. С другой стороны, слово Unheimliche образовано присоединением отрицательной приставки к прилагательному heimlich («тайный», «скрытый», «утаиваемый») с его параллельной субстантивацией, то есть Unheimliche – не просто жуткое, но и жуть непотаенности, жуткое в момент его проявления. Но, кроме того, в слове Unheimliche звучит основа – heim-, которая явно указывает на существительное Heim – «дом», «очаг», «обитель». Поэтому в слове Unheimliche можно расслышать следующее: пугающая непотаенность бездомности, противопоставленная безопасности скрытого от внешнего мира пребывания в доме, у очага. Теперь, если мы соединим оба пучка значений, стоящих за противопоставляемыми друг другу словами Gewöhnliche и Unheimliche, мы получим примерно следующую картину: удовольствие от письма выставляет человека в жуткую бездомность необжитого, непривычного. Изнутри действительности созревает, крепнет и обретает форму то, что разрушит саму действительность. Письмо и даруемое им парадоксальное удовольствие – агент такого разрушения.