У входа в магазин стояли нарты запряженные оленями. На них сидели ненцы одетые, несмотря на довольно теплую погоду в свои малицы. Из лабаза с видом победителя выпал еще один ненец, держа под мышкой две коробки французского мужского одеколона. Сев на нарты, он достал ведро и ссыпал все содержимое коробок туда. Серега с Петрушей остолбенели. Далее ненец взял камень и раздолбал весь одеколон к хренам собачьим. Петруша лаконично сказал: «Пипец!» Но все оказалось достаточно прозаично. Ненец обмотал ведро марлей и разлил содержимое в котелки. Далее начался пир, впервые в жизни полярники наблюдали, как сугудай и оленину запивают французским одеколоном!
– Насяльник! Насяльник! Серега оглянулся. Перед ним стоял малец ненец лет шести. В торбазах, малице и старой офицерской фуражке со сломанным козырьком, он являл собой нечто! Фуражка была явно велика, и если бы не уши, то слезла бы до подбородка. Малец явно хватанул одеколона, поскольку смотрел смело, даже не вытирая соплей: «Насяльник! Закурить давай!?» Николаевич оторопел: «Ты чо куришь?» Малец шмыгнул соплей: «Иссе как! Петруша произнес свое традиционное: «Пипец!», – и выдал мальцу сигарету.
Полярники пошли в сторону общаги и на пороге встретили Леву Гальперина, летчика-наблюдателя с ИЛ-14 ледовой разведки.
– Мужики! Здогово! Вы откуда?
– Из отпуска, Левка. Давай заходи за встречу накатим по маленькой.
– Это с большой нашей гадостью, – Левка отчаянно картавил, так как был, понятное дело евреем. Это не мешало ему квасить, как русскому, Левка был уважаем, и считался нормальным мужиком и полярником. За стаканом выяснилось, что аэроплан Левки послезавтра вылетает на ледовую разведку, на обратном пути подсядет с небольшим грузом на полярку, на Меншикова. Возьмут и их. От этой новости Петруша взвыл. Петруша ждал парохода, он любил пароход. Он готов был плыть даже на «Гидрологе» – корыте древнем, как навоз мамонта, но выхода не было.
Наступил день вылета. Петруша ходил сам не свой, постоянно наведываясь на горшок. Наконец полярники загрузились в ГТТ и поехали на аэродром. По дороге Петруша подвывал, закатывал глаза и в который раз рассказывал Сереге, как в его родном Липецке его десять раз уговаривали остаться в должности завгара при горкоме, а он все не соглашался.
– Я мудак!? – вопросительно восклицал Петруша.