Прошло некоторое время. Наши вновь прибывшие обжились и попривыкли. Валюша – наш кок, исправно готовила, пекла хлеб, пирожки, отдраила камбуз и навела порядок в кают-компании. Вдобавок ко всему Валюша обладала прекрасным чувством юмора и полнейшим отсутствием музыкального слуха. Была она из Казахстана и, иногда, подперев голову рукой, страшно завывала, уверяя полярников, что так поет ее любимая певица Бибигуль Тулегенова. Завывала она это на казахском языке, со слезой в голосе. Петруша из солидарности присаживался рядом и, приняв зеркальную позу, пытался подвывать. Собаки на улице от этого вытья нервничали и покусывали друг друга. Никита, так полярники назвали поросенка, поселился в теплой пристройке рядом с механкой и «от души» кормился. Во время чистки хором от навоза и замены подстилки Никита получал от дежурного пинка, и с радостью носился по территории станции, приставая к собакам. Псы долго не сопротивлялись и приняли в свою команду чокнутое и веселое создание. Через пару недель к моменту очередной уборки, у дверей Никиты собиралась вся свора, во главе с Берия и ждала выхода своего кореша на предмет погулять. Со временем Никита гулял с собаками целыми днями по станции, приходя только поесть и поспать. Да и вся полярка полюбили Никиту за веселый нрав и добрую натуру. Иногда Никита забредал в механку, где Николаевич ковырялся со своими железками и присаживался, умильно похрюкивая. Так они могли беседовать достаточно долго. После чего Петруша неизменно вздыхал, махнув рукой: «Эх, еп-тить! Вот она жисть какая, Никитушка! Недолго тебе осталось-то».
Наступила зима. И чем ближе к Новому году, тем грустнее становилось на душе у полярников. Каждый представлял «тот день». Обычно вахтенный и механик шли в свинарник и грохали постояльца. Потом опаливали, разделывали – все, как обычно. Но только не в этот раз! Никита стал почти родным, своим. А своих, как известно, жрать нельзя!
Дней за десять перед Новым годом Хрыма пошел на метеоплощадку, где необходимо было заменить пару термометров. Заодно нужно было установить новую ленту гигрографа, но по своей лени Серега не стал тащить в кармане заряженный «барабан», а просто взял с собой бумажную ленту. Термометры он потащил целой пачкой. Забравшись на лесенку будки, Охрименко заменил ленту самописца и положил ее на ступеньки. Снял спокойно показания остальных приборов и тут увидел, что около лесенки сидел с довольной рожей Никита и дожирал очередной термометр. Книжка данных метеорологических сроков была сжевана в мелкие куски.