– Но…
– Нет, Цирцея! Никаких «но» здесь быть не может! – неодобрительно отрезал он. И с огромной болью отметил, что Артемида погрустнела больше прежнего, если это вообще было возможно.
– Что ж, как Хранителю тебе виднее, – пристально вглядываясь в него, заключила королева. Она надеялась поймать Вольфганга внезапностью, но он не проявил никаких эмоций.
– Я устал повторять, что я не Хранитель и никогда им не был!
Этот ответ не удовлетворил королеву.
– Но кто же, если не ты?
Вольфганг оставил этот вопрос без ответа, а Артемида стала искать лазейку в его поведении, которая помогла бы ей вытянуть признание:
– Почему же ты так рьяно её защищаешь?
– Мне казалось, я ясно выразился, – спокойно ответил он. – А ещё я дал клятву Маркусу, и ты, между прочим, тоже. Думаешь, он просил защищать «Мириаду» просто так? Вспомни, каким он был. Как много сделал для нашего будущего, как боролся со злом, как его любили и любят до сих пор абсолютно все. Вспомни, как мы вместе с ним восстанавливали Кристалл!
Его слова вызвали новый поток слёз Артемиды. Она судорожно их глотала. Воспоминания захлестнули и её, и Вольфганга, который на миг стал тем непринуждённым счастливым чародеем.
– Перед твоим приходом я вспоминала ту ночь. Я всё помню, Макс, – хватая ртом воздух, прошептала женщина. – Мы тогда и представить не могли, что все его слова вскоре сбудутся и что его самого не станет.
– Маркус знал, что должно произойти, поэтому и взял с нас клятву. Удивительно, как он был дальновиден! Предвидеть, что «Мириада» станет самым опасным творением за всю историю магического мира…
– А знал ли он, сколько бед принесёт его детище? Сколько жизней она погубит? И стал бы он тогда просить нас оберегать «Мириаду»?
– Да, думаю, знал, – с тяжёлым сердцем признался Вольфганг.
Слёзы снова наполнили глаза королевы. Она была так поражена, что минуту не могла вымолвить ни слова.
– Ты в самом деле так думаешь? – звенящим от негодования и потрясения голосом переспросила она.
– Я уверен в этом! – с твёрдым убеждением ответил регент. Вольфганг славился своей выдержкой, которая в данный момент подвергалась серьёзнейшему испытанию.
Артемида прижала ладони к вискам и замотала головой, не желая в это верить. Белки глаз покраснели от слёз, и голубизна их казалась блёклой.
– Такова жизнь, Цирцея, ничего с этим не поделаешь, – сказал регент, оставаясь спокоен как всегда, но сердце его сжималось от боли и сострадания. Он не мог позволить себе быть другим, иначе она совсем расклеится. Он знал, что ничто кроме его твёрдости, оптимизма, реализма и уравновешенности не поможет ей успокоиться и принять действительность. Хотя это спокойствие поначалу всегда раздражало и выводило её из себя.