Всё завертелось. Меня всосало так, что с Соней я виделся два раза в неделю – у неё в квартире, когда мать была на вахте, а отец – в ночную. Мы трахались, и я убегал на студию.
4
Мне стукнуло 18, но этого я не чувствовал. Только легкое прикосновение мембраны микрофона к губам, когда я почти проглатывал его в агонии.
Я получил диплом, а с ним заветные десять кусков фан-клуба в моей музыкальной группе…
Это была уже не прежняя жизнь.
Как я думал.
Телефон, новый фоник, я таскал только на беззвуке. Даже на вибрации казалось невозможно. Мне писали, мне предлагали фиты, покупали рекламу, я общался с большим кругом нужных мне и важных для меня людей.
Где-то на дне непрочитанных были смс от Сони. Но с ней по-прежнему – два раза в неделю… Хотя теперь немного реже. Теперь я легко мог пробовать что-то новое. Заводит такая линия скул или эта томная губа, и я без труда пробовал их, утоляя любопытство. Хотя всё было одинаково, и понятия разностей линий скул и томности губ не роляли… только уже или шире. Но по-своему это был наркотик, заводящий меня до употребления.
Отец с матерью давно перестали перенаправлять меня в жизненных векторах. С момента, когда я принес первые деньги им на телевизор. Но, наверное, я слишком заговариваюсь. Денег было не так много, но теперь я их хотя-бы ощущал.
За армейку не волновался. Ещё в конце четвертого курса купил билет, взяв в долг у отца. Долг отдал за раз. С лёгкой руки и с сладким чувством успеха.
Снимал квартиру поближе к студии. Первые два года после колледжа. Пашок стал своего рода хорошим другом. Жора Кожевников наведывался часто, но, походу, он уже жалел, что подтянул меня тогда к этой тусовке. Я в каком-то плане занял его место. Но в моей трекотеке было не меньше двух десятков треков с его припевами для "девчачьих течек", как я их называл. Хотя мой флоу, заточенный теперь под невозмутимую читку безразличным голосом полностью познавшего человека, хорошо гармонировал с такими соплями.
Вспоминал Ильназа и его дряхлый ноут с поломанными креплениями экрана. Когда он бацал мне по пальцам из-за малейшего наклона. И микро с дыркой в мембране, как в носке на пятке. В основном, я это вспоминал, когда Жора Кожевников нюхал на студии со своими орбитальными спутниками.
Пашок не нюхал, и тут я крепко держался за его плечо. Зубами. Страх был не подсесть на это, но попробовать… Я думал, обратного пути не будет, не сдержись я. В такие минуты замулызгивал стрельнувшие треки из чартов, выискивая рецепт популярности, сидя где-нибудь в уголке на кресле, пока на общем столе гребли дорожки сберовскими картами. А Пашок сидел за приборкой, писал биты или искал «нужный звук».