С возвращением войск из Красного Села в Петербург взвод мусульман был помещен в казарме-доме Л.-Гв. Кавказского Горского полуэскадрона. Помещение азиатских команд Собственного Его Величества Конвоя было обставлено с большим комфортом: «У каждого горца имелась своя кровать с ночным столиком и плевательницей. Мягкая, обшитая кожей мебель, половина которой из дорогого красного дерева, ломберные столики, устилавшие пол ковры, «10-ти рублевые» шторы на окнах – все это далеко не напоминало казарм. На лестницах, по ступенькам которых вились схваченные металлическими прутьями ковровые дорожки, висели «сторублевые фонари с механикой» и не менее дорогие фонари «с цепочками». Чистота и порядок в помещениях поддерживались инвалидами и собственными служителями из азиатцев».
По желанию горцев Государь Император разрешил в помещении их устроить учебный класс. Особый преподаватель занимался с юнкерами полуэскадрона ежедневно с десяти часов утра до трех часов дня. Предметы преподавания были: русское чтение и письмо, грамматика, арифметика, география и история.
Для офицеров Л.-Гв. Кавказского Горского полуэскадрона установлен порядок ношения формы, применяясь к форме офицеров 1-й бригады Гвардейской Кирасирской дивизии.
В 1857 году Высочайше повелено: «Сформировать для службы в Конвое команду грузин из молодых людей знатнейших дворянских и княжеских фамилий, православного исповедания, из Тифлисской и Кутаисской губерний. Команду считать 1-м взводом Л.-Гв. Кавказского эскадрона. Остальные взводы составят последовательно горцы, лезгины и мусульмане, по 10 рядов, при 20 юнкерах на эскадрон. Командование последним поручат старшему офицеру, по удостоению командира Конвоя».
Кавказское начальство нашло неудобным соединение всех четырех команд в один эскадрон и ходатайствовало о том, чтобы грузины составляли в Конвое отдельную команду, на основании следующего: «Грузинское дворянство, гордящееся древностью и знатностью своего происхождения, не может быть поставлено наравне с другими представителями кавказского населения. Слить в одно эти разнородные элементы, чуждые друг другу и по вере, и по обычаям, значило бы затронуть самые чувствительные стороны национальных предубеждений. Подобная мера была бы противна нашим собственным политическим видам».