– Да бросьте, всего несколько крон! Вам парковка в этой дыре дороже обходится. Ночи стали такими длинными…
– Проваливай, козел! Напугал же, рвань паршивая.
Мужчина наконец отклеился от бампера, и в нос Роману ударил тяжелый запах алкоголя, который не следовало бы смешивать еще и с плохим табаком, хотя Атли Бернтон вряд ли довольствовался дешевым. Роман предположил, и весьма верно, что в бардачке он хранит сигареты куда дороже тех, которыми угощал «приятелей на века».
– А знаете, кто еще плохо заканчивает, мистер Бернтон?
Перемена в голосе Романа заставила мужчину окаменеть. На этот раз страх метил под дых сокрушительным ударом. Прежде, чем Берн – уже даже не уверенный в том, чей он сын, – успел сделать шаг в сторону, темноту забытой стоянки полоснул металлический блеск, и острейшее, тонкое, чуть изогнутое лезвие легко вошло в плоть по рукоятку, словно в масло, нанизав желудок. Глаза Бернтона широко распахнулись, а зрачки расширились так, что серая радужка больше была не видна и глаз казался совсем черным. Так же мягко, не встречая никаких препятствий, лезвие скользнуло вниз, до самого пупка, и, задержавшись ровно на длину одной короткой фразы, выскользнуло, оставляя за собой темно-бурый в плохом свете шлейф.
– Ублюдки, до рези в глазах пересчитывающие доли процентов своего почасового дохода, при этом понятия не имеющие, сколько зубов выпало у младшего сына и сколько синяков на теле дочери-подростка, над которой издеваются в школе, даже не понимая за что: потому что она скромный хороший ребенок или потому, что папу уличили в сутенерстве. Уверен, никто толком и не объяснил ей, что это значит, – ответил Роман на свой же вопрос.
Тщательно вытерев лезвие ножа рубашкой распластанного на земле Бернтона, Роман пошарил по карманам его куртки. Долго искать не пришлось: плотный кошелек из дорогой кожи заметно оттопыривал куртку на груди. Высыпав в ладонь горсть монет разного номинала, Роман с короткой горькой усмешкой взглянул сначала на блеск металла, затем на их несчастливого обладателя. Раскрыв Бернтону рот, он уже собирался всыпать туда кроны. Их было столько, что они забили бы глотку и наверняка выступили бы между челюстями небольшой горкой…
Роман бросил монеты на землю и, развернувшись, беззвучно пошел прочь. Он как раз садился в машину, когда неприятное чувство слежки появилось вновь, во второй раз за все время его ночных поездок. Теперь Роман долго и тщательно вглядывался в темноту. Без толку. Решив, что это лишь очередная притаившаяся лиса или даже лось, Роман привычно взъерошил волосы на затылке и скользнул на переднее сиденье, растворившись так же незаметно, как и появился.