– Я съезжу.
Доктор Метьюс, пожилой, но все еще статный мужчина, с копной седых волос и небольшими усиками, усмехнулся и с нежностью произнес:
– Я помню, как миссис Эвелин купила ту картину с подсолнухами, что сейчас висит в гостевой, а малышка Джози, разрисовала ее цветными карандашами. А потом проглотила ластик. Миссис Эвелин тогда так перепугалась за дочку, что абсолютно не обратила внимание на картину… Потом ее перевесили в детскую.
– Которая теперь стала гостевой.
Эдна поднялась со стула и подошла к холодильнику. Заглянула внутрь, выудила оттуда кусочек сыра на маленькой тарелочке и мясную нарезку.
– Может, Томас, ты сходишь в погреб и притащишь сюда пару бутылок вина?
Томас повернул голову к девушке, которая принялась за нарезание сыра.
– Может, тогда, чего-нибудь покрепче?
– Боюсь, – сказал Алистер, – миссис Эвелин держала только вино. Хотя, вполне возможно, что в баре в гостиной может отыскаться и что-нибудь покрепче. Я схожу посмотрю.
Вместе с Алистером поднялся и доктор Метьюс.
– Мне кажется, что у меня в машине завалялось пару сигар, которые мне подарил как-то один благодарный клиент.
– О, сигары! Это отлично! – Томас тоже встал, чтобы все же сходить в погреб.
А Эдна, закончив с нарезанием сыра, принялась убирать все не нужное со стола.
Им всем было невыразимо грустно. Сердца, наполненные горечью, гулко стуча, распространяли ее по всему телу, напитывая ядом каждую клетку. Легкие съеживались внутри, разжигаемые внутренним огнем, как будто они вдыхали не свежий вечерний воздух, а смесь отвратительных газов. Эта жгучая боль, распространялась вверх по горлу, сжимая его своим огненным кольцом, заставляя часто глотать. Но это кольцо, этот застрявший комок горечи никуда не девался, только сильнее сжимал горло, не давая возможности сделать вдох, и грозясь вырваться неудержимым криком, переходящим в плачь. Желудок, который тоже уменьшался, съеживался, испускал острые плети боли, уходящие в солнечное сплетение, и смешивающиеся там с неприятным ощущением невыносимого зуда. Мышцы, лишенные полного контроля, казались слабыми, готовыми в любой момент подвести своих хозяев: руки отказывались держать, ноги – стоять, норовя подкоситься.
Именно так себя чувствовал каждый из них. Именно поэтому, всем им хотелось устроить свой личный, маленький, своеобразный вечер памяти.