Тишина. Она шептала мягкие слова, окутывая Эвелин, погружая в легкую дремоту, создавая причудливые образы перед мысленным взором женщины. Эвелин чувствовала, что эти образы, которые так старательно утягивают ее за собой, имеют для нее какое-то важное значение. Наконец, она осознала, что погружается в волну собственных воспоминаний.
Блеклые, затертые временем образы детства, когда она, одетая в ярко-красное платье с рисунком больших белых цветов, смотрела, как вышивает ее мать. Жесткая щетина отца, когда он, возвращаясь из долгого похода, целовал дочь перед сном. Шершавые руки ее бабуши.
Прошло столько времени. Столько всего было в долгой и насыщенной жизни Эвелин. И столько всего она позволила себе забыть. Сейчас мысленно двигаясь вдоль линии всей своей жизни, Эвелин почувствовала над ней какой-то странный отпечаток черноты. Черноты, которая пыталась отобрать ее жизнь, поглотить, заставить забыть. Чернота, которая теперь – ушла. Эвелин, наконец, почувствовала себя свободной. Как будто с нее сорвали тяжелые цепи, позволяя выбраться на открытое пространство и забрать с собой свои воспоминания, забрать свою жизнь.
Эвелин была свободна.
4
Генрих проснулся довольно резко, как от удара. Приоткрыв один глаз, он осмотрелся – дом, его дом. Это отлично. По крайней мере, можно еще поваляться, не боясь получить сапогом копа под бок.
Старый вор, как обычно после удачной «охоты» мучился от сильного похмелья. Спутанные мысли неряшливым клубком перекатывались от одного виска к другому, вызывая новые волны боли. Старик поморщился, потом осторожно поднял руки и обхватил ладонями голову. Нужно устроить сегодня себе выходной. Да! Полноправный выходной – поваляться в постели, избавиться от этой гнетущей мозги боли, попить пивка. Точно, пивка! Как бы это было бы хорошо! «Осталось только добраться до холодильника!» – с едкой жалостью к себе подумал Генрих. Еще какое-то время он лежал в кровати, пытаясь распутать свои мысли и воспоминания, которые в данный момент больше всего напоминали огромную елочную гирлянду, пролежавшую несколько десятилетий в пыльной коробке. «Так, вчера… вчера…», – старик медленно массировал свои раскаленные виски. И вдруг его, как током ударило, причем так резко, что он даже дернулся, отчего голову пробил толстый раскаленный прут: «Камень!». Он украл вчера подвеску с каким-то черным камнем. Да, точно!