Полежав еще в постели и немного придя в себя, Генрих решил все же добраться до холодной банки пива, а заодно приготовить себе завтрак, надеясь, что яичница и пара жареных колбасок или сосисок окончательно приведет его в норму. Поэтому, аккуратно спустив ноги с кровати, старик попытался подняться. Но с первого раза у него это не получилось. Сегодня он чувствовал себя как-то особенно плохо.
– Чем же ты меня вчера напоил таким, Роджер? – В никуда выпустил хмельной вопрос старый воришка.
Генрих решил, что возможно ему стоит еще немного полежать, а может даже подремать, но желудок явно был недоволен таким решением хозяина, так как выдал оглушительный протестный рев.
– Ты не оставляешь мне выбора, гаденыш! Но я ничем не могу тебе помочь! У меня нет сил, чтобы подняться… прости!
В ответ на это, булькающий желудок выдал очередную недовольную реплику.
– Ну ладно-ладно… Уговорил! Яичница и пара жареных колбасок, будет сделано, шеф, если я не помру раньше, чем доберусь до кухни.
Еще немного полежав, старик предпринял вторую попытку к подъему, которая на этот раз увенчалась успехом. Правда ему пришлось еще минуту посидеть на краю кровати, ухватившись за голову, которую разламывал на части адский топор боли. Наконец, когда боль немного поутихла, и ее острые осколки перестали терзать виски, а, сбившиеся в кучу, мысли остановили свой неумолимый ход, старик поднялся и потопал в сторону кухни.
Генрих жил в потрепанном годами доме на колесах, стоявшем в трейлерном парке недалеко от города. И хоть снаружи он выглядел вполне аккуратно и был лишь малость обшарпанным, внутри же трейлер представлял собой странную смесь между музеем, свалкой, складом и магазином. Все безделушки (именно безделушки, не стоившие ни гроша), накопленные непосильным трудом за всю воровскую карьеру Генриха, были свалены в огромные кучи, выставлены на многочисленные полки, распиханы по шуфлядкам шкафа. И хоть они не представляли собой никакой материальной ценности, ни одну из них старый пропойца не выкинул и не потерял, считая их особой памятью о его веселой жизни. Поэтому тот путь, который, казалось, должен был занять примерно секунд десять, всегда отнимал у старика больше минуты, что было особенно неприятно в таком состоянии, как сегодня. Все его тело (а особенно голова) желало только одного – примоститься в каком-нибудь укромном уголочке и перестать двигаться, вообще, даже не моргать. В какой-то момент в налитых свинцом ногах старика запуталась какая-то уродливо разрисованная ваза, и Генрих, который из-за этого чуть не повалился на пол, со злостью отфутболил несчастный предмет интерьера к другому концу трейлера. Ваза ударилась об угол невысокого шкафа и с громким треском развалилась на три части. От этого звука, голову старого воришки прошил очередной раскаленный прут.