– Всё дорогая, всё… успокаивала врач, стоявшая рядом.
– Готовьте операционную. -сказала Саодат Алиевна и пошла мыть руки.
Через пол часа, она успешно провела операцию и перевязав одну трубу, вздохнула.
– Ну рожать она ещё будет, дай Бог. – проговорила тихо Саодат Алиевна.
Наложив шов и сделав перевязку, она покинула операционную. День клонился к вечеру, рабочий день кончился.
– Ночь, дай Аллах, пройдёт спокойно. – думала Саодат Алиевна, выходя из клиники и направляясь к стоянке такси.
Ночи она панически не любила потому, что вот уже на протяжении многих лет видела один и тот же сон…она девчонкой одна, в горах, в снегу, ей холодно, хочется кричать, но голоса нет. Ей очень страшно, она не может найти дорогу домой, а в дали стоит её отец и машет ей рукой, будто зовёт её. Но до него дойти из-за снега по колено просто невозможно. Часто женщина просыпалась в холодном поту. В огромной трёхкомнатной квартире, она жила одна. Сын с женой и дочерью жили в другом городе. Они тоже были врачами, хотя и другого профиля. Сын звал мать к себе, чтобы она переехала к нему и не жила одна, но женщина любила свою работу и свой коллектив, где проработала более двадцати лет, начиная с простой медсестры. Утро долго не наступало и Саодат Алиевна часто просто не спала, читая книги или работая над бумагами, которые она приносила с работы. Выписки, просмотр анализов и как стоит правильно назначить лечение той или иной пациентки её клиники. Вставала она обычно очень рано и всегда приходила на работу первой. Здесь было всё родным и знакомым, ведь она проводила здесь почти всё своё время.
Горный аул, конец тридцатых годов. Саодат всего восемь лет. Худенькая и бледная от частого недоедания она выглядела совсем маленькой. Мама девочки недавно умерла, от воспаления лёгких и она осталась одна с отцом. В голодные годы им приходилось очень туго и отец часто уходил в горы, чтобы собрать корешки растений, их они варили на самодельном очаге, сделанным прямо в доме. Хотя глиняную хижину и домом то назвать было трудно. От очага стоял дым, режущий глаза, но хотелось есть и приходилось терпеть, да и от очага было немного теплее. Но так жили многие в те непростые годы. Как-то надо было выживать. И если редкими днями везло, отец приносил какую никакую живность, которую растягивали на два, а то и на три дня. Потом отец привёл в дом женщину, ну так полагалось. Одним было всё равно очень тяжело, хотя хозяйство было совсем крошечными, так, худющая коза, дающая немного молока, но и её маленькая Саодат доить не умела, да небольшой огород, где сажали понемногу картошку и кукурузу. Пришедшая за отцом женщина, была невысокого роста, с худым лицом и впалыми недобрыми глазами. Старый платок, крепко завязанный на голове, скрывал её нечесаные волосы. Саодат молча приняла мачеху, какая никакая, а помощь в доме. К справедливости сказать, женщина была трудолюбивой, но молчаливой и к Саодат относилась , ну…как к предмету в доме, не иначе. Она просто не замечала девочку. Прошёл год, у женщины родился ребёнок, мальчик, очень похожий на мать. Саодат возилась с ним, пока мать работала по дому. Как-то зимой, в особенно голодный год, отец ушёл в горы, в надежде под снегом найти корешки и может поймать хоть какую-нибудь живность. Его ждали неделю, вторую…но он так и не вернулся. Его так и не нашли, ни живого, ни мертвого. Видно замёрз в горах, или зверь задрал. Никто не плакал, да и не до того было. Голодный ребёнок вечно плакал, мать почти и не обращала на него внимания. Она уходила оставляя детей одних и возвращалась затемно. Глаза её блестели и она хитро улыбаясь, доставала из кармана рванной бархатной телогрейки кусок сахара и кусок хлеба и давала детям. Затем валилась на старую, всю в заплатах курпачу и с храпом засыпала. Саодат исполнилось одиннадцать. Она не понимала, что происходит с женщиной. Ведь всегда такая угрюмая и неразговорчивая, она вдруг становилась добрее, даже улыбаясь, чмокала в щёки и сына и падчерицу. Девочке, несмотря на подобревшую вдруг женщину, становилось не по себе.