Про Максима и Гелю, или Счастлив по принуждению - страница 2

Шрифт
Интервал


Взорвавшаяся люминесцентная лампа плафона дневного света привела всех собравшихся детей в неописуемый восторг и одновременный ужас. Повинуясь магическому желанию чудо – мальчика, свет погас во всем крыле.

«Ну, все! – потирая руки, сказал Яша. – Теперь пока свет восстановят, пройдет не менее пятнадцати минут урока и Руссичка отменит диктант». Весь класс восторженно выдохнул, и стал обсуждать события последних



десяти минут, понимая о том, что смелый, хотя и безрассудный поступок Максима, давал шанс всему классу подготовиться к диктанту в следующий раз. Геля, чью заколку похитил для проведения физического опыта Яша, стояла, как вкопанная. В одной своей руке она сжимала горло Яши, который сипел что-то неразборчивое, а в другой, у нее был неизменный атрибут еще с пеленок – бутерброд с колбасой. Геля стояла с широко раскрытыми, как блюдца, глазами и повисшим куском колбасы, торчащим из приоткрытого рта. Она как зачарованная смотрела на Максима, на его обугленные пальцы, сжимающие остатки её заколки. Кучерявые от природы волосы Максима распрямились, создавая вокруг его головы неповторимую картину созревшего одуванчика. Одинокие, электрические искорки пробегали то тут, то там, по его торчащим во все стороны волосам. В своём воспаленном мозгу, который мог стать предметом изучения не одного десятка психотерапевтов, Геля придала этому зрелищу божественное происхождение, создающее вокруг головы этого ангела, с засохшей соплей под носом, что-то наподобие нимба. Участь Максима в этот момент была предрешена.

Геля решила, что этот мальчик неотвратимо и бесповоротно должен стать ее мужем. И произойти это должно, если не прямо сейчас, то, по крайней мере, по достижению 18-летнего возраста обоими влюбленными. И если сейчас Максим не знал, что любит Гелю, то уже в следующее мгновение для него все прояснится. А уж если Геля что-то решила, то со своего пути она никогда не свернет. Но даже если и свернет, то только шею Максима по причине его нежелания жениться на ней, и стать счастливым вопреки здравого смысла. И то, после тяжелых пыток и непрекращающихся истязаний. Мне кажется, что во время Нюрнбергского процесса, когда все осуждали пытки фашистов в концлагерях, они просто не знали, что может сделать влюбленная четвероклашка по имени Геля, если не дай Бог, кто-то встанет на пути ее счастья. И уж тем более, если бы в тот момент Максим знал, чем грозит ему эта невинная шалость, этот незатейливый физический эксперимент, он бы тогда не стал вытаскивать шпильку из розетки, предпочтя умереть молодым, и еще счастливым без причины человеком с очаровательной улыбкой на своем юном и невинном лице.